Мария Воронова - Уютная душа
Вот и все, вздохнул он и открыл форточку. Черт с ним, с воспалением легких! Пусть он тяжело заболеет, так будет даже лучше. Господи, сколько лет он сидит на этой кухне, глядя во двор-колодец, в котором никогда не бывает солнца…
Таня замужем, вот так сюрприз! И давно замужем, сказала она. Наверное, у нее и дети есть. Ну правильно, именно семейным благополучием и объясняются ее благожелательность и постоянно хорошее настроение. Ее отзывчивость и нежная женственность стали надежной гарантией прочного брака.
«Конечно, она счастлива. Почему я, самовлюбленный идиот, возомнил, что только мне удалось увидеть ее прекрасную душу? И что мне теперь делать?»
Разрушать чужую семью? Или сделать Таню своей любовницей, встречаться тайно, по углам, вздрагивая от каждого звонка мобильного телефона? Как скоро они возненавидят друг друга, вымазанные грязью адюльтера?
Миллер закашлялся. Раньше, думая о Тане, он боялся, что отношения будут складываться непросто, в первую очередь из-за его скверного характера. Но он не думал, что придется отказаться от Тани, даже не объяснившись!
Последние дни он часто представлял себе, как Таня готовит ему ужин, как они, взявшись за руки, гуляют в Петергофе…
Теперь ясно, что ничего этого не будет.
Глава 5
Миллер так боялся встречи с Таней, что даже не хотел выздоравливать. Это была не просто неловкость человека, позволившего себе бестактность — нет, его терзал настоящий страх. Ужас перед болью, которую он испытает, увидев ее, такую любимую и такую недостижимую.
Выздоровев, он решил отсрочить этот момент. Проассистировал Розенбергу на сложной, очень интересной операции, взял за свой счет две недели отпуска и полетел к сестре.
С тех пор как Ольга вышла замуж и уехала на Дальний Восток, прошло уже шесть лет, за которые им не довелось ни разу увидеться. Миллер не скучал по ней, для его душевного спокойствия достаточно было знать, что у нее все в порядке. Ему и в голову не приходило нестись на другой конец страны только для того, чтобы обнять сестру. Но сейчас, потерпев крах своих надежд, он, видимо, инстинктивно потянулся к единственному родному человеку на земле.
За последнее время в Ольгиной жизни произошли большие перемены. Она выходила замуж за военного, с комнатой в офицерском общежитии, но два года назад Всеволод ушел в бизнес, преуспел и обзавелся собственной квартирой. Ольга окончила заочное отделение пединститута, а теперь вот ждала ребенка.
Всеволод встретил его в аэропорту, привез домой, но сам к обеду не остался — извинившись, уехал по делам.
Пообедав, брат с сестрой устроились пить чай в большой кухне, оборудованной по последнему слову евро-стандарта. Отделку квартиры закончили недавно, и теперь она, с натяжными потолками, шелковистыми обоями, дорогой мебелью и сверкающей сантехникой, была похожа на гостиничный номер. Пройдя по комнатам, Миллер с удивлением обнаружил на стене в гостиной свою увеличенную фотографию.
— Какой ты молодец, что приехал! — в который раз повторила сестра, наполняя его чашку. — Я уже сама думала лететь к тебе, пока маленький срок. А то, думаю, родится ребеночек, и я тебя еще лет пять не увижу. С маленьким ведь так трудно выбраться.
— Да уж, занесло тебя на край света…
Сестра поднялась и прижалась к нему, легонько целуя в макушку. После мамы его никто так не обнимал. Он и сам не любил лишних физических контактов: сторонился людей, имеющих привычку приобнимать собеседника, да и женщин быстро отучал лезть к нему с нежностями. Но сейчас ему было очень приятно…
Он осторожно привалился к теплому Олиному боку и положил руку ей на живот:
— Толкается уже?
— Знаешь, да! По срокам до первого шевеления еще далеко, но я чувствую малыша. Будто у меня там рыбка бьется, что ли.
— Оль, а почему вы так долго детей не заводили? Ждали, когда с жильем вопрос решится?
Она грустно помотала головой:
— Не получалось. Я себя даже предательницей чувствовала.
— Ты о чем? Не понимаю.
— У нас все девчонки в общежитии рожали. Комната шкафом перегорожена, в ней две семьи с младенцами — обычное дело. Заходишь в душевую, а там из кабинок только попы торчат — все пеленки стирают. Коляска одна на несколько семей — не только потому, что денег нет, но и потому, что ставить негде. Детские вещи циркулируют по общаге. После первого отдают, а ко второму комбинезончики, одеяльца и кроватки обратно возвращаются. Я тоже всего этого хотела, Дим. Но не получалось. А теперь, когда трудности позади, бац…
Миллер засмеялся.
— Думаю, ты честно заслужила право растить своего ребенка в благоустроенной квартире. Намыкалась уже по гарнизонам.
— Да не мыкалась я! Дим, это была не жизнь, а сплошное веселье! Нам все было смешно. И гнилые макароны, и хозяйственное мыло…
Осторожно посадив сестру на стул, Миллер посмотрел на нее с удивлением:
— Что веселого в хозяйственном мыле?
— Чтобы им стирать, мы сначала сушили его на батарее, а потом терли на мелкой терке. А чтобы не вдыхать этот порошок, надевали на голову полиэтиленовый пакет.
Дмитрий Дмитриевич пожал плечами. Однако в свое время этот способ так развеселил Олю, что она и сейчас не удержалась от смеха:
— А один раз Севке весь паек выдали горчичным порошком. Так я по общаге собрала майонезные банки, приготовила горчицу и продавала у вокзала. Классно было! А селедка в банках, знаешь, железных, плоских, здоровенных таких. Нас как отоварят, мы потом всей общагой ими в коридоре в дискобола играем. Ты не представляешь, сколько блюд я умею из этой селедки готовить! Например, если взять две селедочки, пачку плавленого сыра и две сырые морковки и провернуть через мясорубку, получается суперский паштет. Да, сейчас у нас и квартира есть, и деньги, но, знаешь, это благополучие не принесло бы мне столько радости, если бы не нищие годы в общежитии. Мне есть с чем сравнивать.
— Да, — кивнул Миллер. — За все в жизни приходится платить, так уж лучше стопроцентная предоплата, правда?
Рассмеявшись, Оля снова включила чайник.
— Ужинать еще не хочешь?
— Да мы же только что пообедали!
— Чем бы таким тебя угостить? — спросила она, изучая глубины холодильника. — Дим, а ты не сердишься на меня?
— За что?
— Если честно, я боялась с тобой встречаться. — Оля отошла от холодильника и снова села за стол. — Мне так стыдно, Дима. Просто не знаю, как смотреть тебе в глаза.
— Да почему?
— Ты думаешь, я не понимаю, какой я была противной девицей? Грубила тебе, по дому никогда не помогала… И вообще считала тебя самым главным врагом. Человеком, который не дает мне жить так, как я хочу, исключительно из-за самодурства.
