Летиция Болдридж - Страсть и власть
Весь вечер они танцевали вдвоем, она не приняла предложение потанцевать ни с одним молодым человеком.
И вот теперь он, которого она так любила, теперь, когда он на грани смерти, говорит, что он ей неродной отец. С ней нет сейчас Джонатона, который помог бы пережить такую тяжелую минуту, поддержал бы ее.
— Я рассказывал тебе, как твоя мать и я встретились в Лондоне во время войны. Помнишь? Мы были оба в расцвете нашей молодости…
Марийка помнила рассказы отца о лондонском периоде их жизни и в доме висели свадебные фотографии. Оба молодые, светловолосые, счастливые, казалось, весь мир у их ног, хотя и шла война. Красавица Алиса Стьювейсант в белом халате медсестры Красного Креста и военный летчик Чарльз Рассел.
— Перед тем, как я встретил твою мать в Лондоне под Рождество 1944 года, она… она… — Чарльз тяжело задышал и отпил большой глоток. — Твоя мать… у нее был роман с одним венгром, его звали Иштван Бокани, он работал в подполье, помогая евреям бежать от нацистов из Венгрии. Он приехал в Лондон для получения денег на деятельность своей группы. Там он познакомился с твоей матерью, через две недели он уехал, потом его схватили нацисты. Я не знаю всех обстоятельств, но твоя мать получила известие о его смерти, она уже была беременная.
— Бог мой!.. — Марийка вскочила со стула и стала нервно ходить по комнате.
Стакан дрожал в руках Чарльза, кубики льда бились о стенки.
— Продолжай, папа, ты должен все рассказать. — Ей невыносимо было думать, что между ними могут остаться какие-то секреты.
— С первого момента, когда я увидел ее в офицерском клубе, я словно с ума сошел. Шла война, вокруг гибли люди, но все это отошло для меня на второй план. Каждый день я отправлялся в боевые вылеты на своем бомбардировщике и мог не вернуться. Она ждала ребенка и уже знала, что человек, которого она полюбила, погиб. Первую ночь, когда мы остались вместе, она все время плакала. Я вытирал ее слезы и говорил, что теперь ей не надо ни о чем беспокоиться. Она была такая красивая, ни до, ни после я не встречал такой прекрасной женщины. Должно быть, ее испугала моя любовь, все произошло так быстро. В те дни, когда мы жили в ожидании смерти, я говорил всякие глупости, но они много для нас обоих значили. Ты меня понимаешь?
Марийка улыбнулась сквозь слезы.
— На следующий день нас ждало опасное задание, и я мог погибнуть. Возможно, это усиливало мое желание. Я уже не мог сдерживать свои чувства… Твоя мать была такой честной, такой чистой и прямой, Марийка…
— Я знаю, папа, знаю.
— Она сказала, что постарается полюбить меня, но я должен знать, что она ждет ребенка, ребенка Иштвана… — Чарльз снова сбился, чувства душили его, он с трудом выговаривал слова.
— Что мама рассказывала тебе об Иштване? Как он выглядел, откуда был родом? Что он делал до войны? — С ее стороны было жестоко задавать отцу все эти вопросы, но она должна была сделать это, возможно, такого разговора у них уже никогда не будет.
— Алиса ничего не рассказывала о нем, думаю, она сама не знала того, о чем ты спрашиваешь. Это был военный роман, короткий и трагический. Потом, когда мы поженились, она никогда не вспоминала об Иштване. Она хотела все забыть — ради меня, ради тебя. Ты была, — Чарльз погладил Марийку по волосам, — нашей гордостью и радостью. Я считал, что ты от моей крови и плоти. Мы оба считали, что ты — моя дочь. Единственное, что хотела сделать Алиса в память об Иштване, — дать тебе венгерское имя.
— Мама говорила, что назвала меня в честь героини венгерской сказки: которую читала в детстве.
— Да, но разве тебя не удивило такое необычное имя для бостонского круга, в котором ты выросла?
— Продолжай, папа.
— Я растил тебя, любил и защищал, потому не считал нужным сказать Тебе о твоем настоящем отце. Мое имя было вписано в твое свидетельство о рождении. — Он снова надолго замолчал, потом сказал: — Она знала Иштвана всего две недели, а мы прожили вместе шесть счастливых лет. Иштван для нас не существовал. Потом Алиса умерла…
— Почему теперь ты решил открыть мне все это?
Чарльз, казалось, не расслышал ее вопроса, захваченный своими воспоминаниями.
— Я получил короткий отпуск в награду за несколько опасных заданий командования, и мы поженились. Марийка, это была такая чудесная свадьба!
Она любила в детстве рассматривать эту фотографию свадебной процессии в церкви на Свус-Адли-стрит". Среди почетных гостей были Аверелл Гарриман, генералы Айра Икер и Спатц, Дейвид Брюс, Эванжелин Белл, Фрэнк Визнер и Дик Хелмс — герои войны.
— Было почти сто гостей, друзья твоей матери из Красного Креста, мои соратники-летчики, несколько англичан — наших знакомых. — Чарльз задохнулся и стал глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Марийка провела рукой по его впалым бледным щекам, стараясь передать ему свою энергию, тепло и здоровье.
— Продолжай, папа, мне очень интересно тебя слушать. — Она уже сомневалась, что услышит что-то еще об Иштване, вероятно, не осталось ни его фотографии, ни писем, ничего, что могло бы прояснить его личность.
Были только вопросы без ответов и сомнения.
—…Из церкви мы направились к Клэридж, где был накрыт праздничный стол. Нам удалось достать шампанское, никогда оно не казалось таким вкусным… Мои родители обрадовались сообщению о свадьбе. — Впервые за весь вечер в его глазах заблестели веселые огоньки. — Они решили, что невеста мне "подходит". В бостонских газетах, в "Нью-Йорк таймс", гроутонском и гарвардском альманахах были напечатаны фотографии и наша история. Мои родители приветствовали вхождение молодой прекрасной Алисы Стьювейсант в семью Расселов.
"Ну же, папа, вернись к Иштвану, расскажи еще о нем!"
— Через месяц после свадьбы Алиса объявила о своей беременности, и Красный Крест немедленно отпустил ее домой. А я вернулся только через год, ты уже родилась — чудесная маленькая девочка, красавица с белоснежной кожей, большими зелеными глазенками и темными кудрями, просто ангелочек с итальянских фресок. Ты не была блондинкой, как мы с матерью, но в тебе все находили признаки английской ветви Расселов и датской крови Стьювейсантов…
Марийка выжидательно смотрела ему в глаза, но он не понял этого взгляда.
— Никогда в наших двух семьях не обсуждался вопрос, что ты родилась через семь месяцев после свадьбы, а не через девять. Кроме того, мы поженились в Европе, и никто не считал…
Марийка понимала, — тогда была другая эра. Семьи Расселов и Стьювейсантов никогда бы не породнились, если бы возникли сомнения насчет ребенка. Такие вещи "неприемлемы" и "недопустимы" в глазах бостонской элиты.
