Моррис Ренек - Сиам Майами
— Ох! — Она зажала уши.
Барни сорвал с аппарата трубку, чтобы прекратить дребезжание.
— Звонит мистер Мотли из Нью-Йорка.
— Минутку. — Барни обернулся к Сиам, которая приняла под покрывалом позу зародыша. Он нагнулся, чтобы определить, в каком она состоянии, но она так крепко прижала к голове подушку, что разглядеть что-либо было невозможно. Наружу высовывались только ее худые голые руки, обхватившие подушку.
— Таблетки «АРС». Они в сумке, — пробубнила она.
В сумке оказалось два радиоприемника, но ни одной упаковки с лекарствами.
— Ничего не вижу.
— В шкатулке.
Барни открыл кожаный футляр, оказавшийся маникюрным набором с полудюжиной ножниц, пилочек и прочей ерундой. Он взялся за другую коробочку, побольше. В ней аккуратно, как специи в буфете у старательной хозяйки, лежали в несколько рядов многочисленные пузырьки. На одном значилось «АРС». Он вынул пузырек из зажима и вытряхнул на ладонь таблетку.
— Готово, — доложил он.
Край подушки заколыхался. Барни по-прежнему не видел ее лица. Молчание он воспринял как сигнал к скармливанию таблетки.
— Бросай:
Он бросил таблетку в отверстие, образовавшееся между краем подушки и покрывалом, рассуждая про себя, что бессонная ночь сразу после утомительного выступления кого угодно выбьет из колеи. Отоспавшись, она станет нормальным человеком.
— Еще! — потребовал приглушенный голос.
В отверстие упала вторая таблетка.
— Еще!
— Хватит. Может, дать воды, чтобы запить?
— Не воды, а снотворного.
Он посмотрел на самодельные надписи, Которыми были помечены пузырьки; среди средств от боли в прямой кишке, язвы и прочего оказался пузырек с надписью «СОН». Он достал его, вытряс одну таблетку и бросил ее в отверстие.
— Еще.
Он послушался.
— Еще.
Он заартачился:
— Спи. — Подняв трубку, он сказал: — Готово.
— Барни, мальчик мой, она у тебя в отличном состоянии. Все, кто видел ее в гримерной, в отключке от ее вида.
— Чего тебе не спится ни свет ни заря?
— Тренируюсь. Слушай, в вечерней газете будет заметка. Я подаю Сиам как образчик яркого, жизнерадостного секса. Ты все понял? — От энергичного голоса Мотли Барни бросало то в жар, то в холод. — Как она вела себя в поезде?
— Ее чуть не вывернуло от вида Хобокена.
— Неужели? — Мотли был огорчен. — Я забыл тебе сказать, чтобы ты не позволял ей смотреть на Нью-Джерси.
— Потом она обалдела от своего курева.
— Напрочь?
— Прочнее не бывает.
— А что ты?
— Спустил все это хозяйство в унитаз.
— Ты лишил ее курева? — Мотли одобрял его решительность. — А она что?
— С нее как с гуся вода.
— Что она делает сейчас?
— Пытается уснуть, вернее, отключиться.
— А где ты?
— В ее номере.
— Барни, — внезапно спохватился он, — я пришлю ей колпачок в Уилдвуд. Она забыла его в гримерной.
— Понял.
— Главное — безопасность, — грубо намекнул Мотли.
— Она устала, — ответил ему Барни. — У нее болит голова. И такой вид, будто ее вот-вот стошнит. Она даже легла в темных очках. Завернулась в покрывало, как улитка.
— По-большому ходила?
— Скорее всего, нет. Значит, плюс ко всему есть риск запора.
— Кстати, — продолжал расспросы Мотли, не желая останавливаться, — у тебя есть с собой?.. Сам знаешь, рисковать нельзя. Она давно не глотала пилюль, в нее вложены слишком большие средства.
— Господи, ей сейчас совсем не до этого!
— Тебе виднее. — Понять его можно было двояко. — Зато теперь, — гордо протрубил он, — я знаю, почему я нанял именно тебя.
— Почему?
— Потому что ты говоришь, точь-в-точь как Джек Армстронг, типичный молодой американец.
— Что в этом плохого?
— Так и знал, что ты спросишь! — радостно воскликнул Мотли.
— Благодарю.
Когда он повесил трубку, Сиам поинтересовалась из-под подушки:
— Чего ему надо?
— Он пришлет тебе колпачок в Уилдвуд.
— Жду — не дождусь, когда туда доберусь, — сухо ответила она.
Дойдя до двери, он обернулся.
— В вечерней газете о тебе будет заметка. Мотли подает тебя как яркий сексуальный образ.
— И то хорошо. — Ответ был вполне серьезен.
Барни наскоро позавтракал в ближайшей закусочной яйцами вкрутую и безвкусным хлебом, после чего выяснил расписание автобусов на Форт-Ли и позвонил диск-жокею из своей книжечки. В этот день Сиам нечего было делать в студии, но он все равно решил напомнить диск-жокею об их существовании. Тот оказался нахалом. Видимо, слишком возгордился из-за того, что давно не знал хлопот с рекламой для своей программы.
— Скажи Зигги, — сказал он величаво, — что я не могу проталкивать пустое место.
— Она не пустое место. И не первый год выступает. — Говоря так, Барни поймал себя на мысли, что, обороняясь, утрачиваешь убедительность.
— Как она сложена?
— Это смотря на чей вкус. — Барни обиделся и старался отвечать уклончиво. Испугавшись молчания на другом конце провода, он добавил: — У нее товарный вид. — Вместо того чтобы ублажать этого кретина вежливой беседой, он с радостью надавал бы ему по морде.
— Сиськи ничего себе?
На это Барни отвечать не стал, а сказал просто:
— Я звоню для того, чтобы предупредить вас, она неважно себя чувствует и сегодня не появится в студии.
— Ты, видать, совсем еще новичок. Почему ею не занимается Додж?
— Не знаю.
— Устал ее тискать? — Следующий вопрос был задан заговорщическим тоном: — Зигги ничего не передавал мне?
— Свой пламенный привет. — Барни повесил трубку. Он как будто одержал в разговоре верх, но все равно чувствовал себя разбитым. Еще несколько таких побед — и он с треском вылетит с хлебного места. Может ли сохранять достоинство безработный неудачник? Он решил, что наверняка существуют люди, освоившие эту премудрость. Теперь Барни понимал, почему Мотли так настаивал, чтобы он в точности выполнял все его рекомендации. Хватило одного дня, чтобы Барни стал смотреть в будущее с обреченностью висельника. При этом ему некого было винить. В разговоре с ди-джеем последнее слово осталось за ним, однако он чувствовал себя всухую обыгранным. Таков Ньютонов закон: выигрываешь в споре — теряешь место. Где-то там, в зоне сумеречного нервного состояния и неуверенности в завтрашнем дне, существовала, вилась тропинка, ведущая к успеху.
