Афанасия Уфимцева - Все еще будет
В галерее ничего примечательного не было – голые стены, да и только. Видно, закрыта она была не одно десятилетие. Дошла до конца. Дальше еще одна дверь, приоткрыта. Вниз вели неровные ступеньки. Спустилась. Перед ней открылась другая галерея, проложенная, судя по ее стенам, внутри меловой горы. По бокам встречались совсем узкие и низкие проходы, в которые Маргарита решила пока не заглядывать. Посветила мобильником на стены – от картинок, изображающих скиты и кельи отшельников, повеяло аскетичной монастырской жизнью.
Запах сырости и известки сменился неожиданным цветочным ароматом. Она с удовлетворением отметила, что самообладание вновь полностью вернулось к ней – ее головой почему-то опять завладели мысли об Иване. Она представила, как расскажет ему о своих приключениях. Он, конечно же, ласково пожурит ее и попросит не путешествовать по окрестностям в одиночку. Маргарита подумала, что, пожалуй, с ним ей было бы здесь намного спокойнее и надежнее. Хотя, с другой стороны, в узкую щель за спасительным диваном он бы точно не пролез. Ее воображение моментально нарисовало картинку, как она запихивает бедного Ваню за диван, как он все-таки пролезает туда, но ноги по-прежнему торчат. При этой мысли она невольно остановилась и засмеялась. Ее голос зазвучал столь необычно, что она не отказала себе в удовольствии поразговаривать с пустой галереей, каждый раз меняя свой голос.
Проход заканчивался узкой лестницей с высокими ступеньками – такой узкой, что пришлось протискиваться боком. Поднимаясь, посчитала ступеньки – двенадцать. Дальше маленькая дверь – не пройти, не согнувшись в три погибели. Ожидания Маргариты, что и эта дверь будет открыта, не оправдались. Попыталась открыть. Бесполезно. На всякий случай постучала. Тишина. Подумала: может, оно и к лучшему – кто знает, что за чудо-юдо за дверью живет.
Постояла с минуту, развернулась и уже занесла ногу, чтобы начать спускаться по лестнице, как опять раздался уже знакомый скрип – совсем рядом, за спиной. Медленно повернула голову – дверь была приоткрыта.
Маргарита не верила ни в чудеса, ни в привидения. Возникло желание, переходящее в злой азарт, полюбопытствовать, кто шутит с ней такие шутки. Осторожно заглянув за дверь и не узрев никакой очевидной опасности, с излишней решительностью двинулась вперед и тут же споткнулась, больно ударившись любимой левой коленкой о камень. Приземлилась как раз в том месте, где на ровном, отшлифованном временем полу был небольшой, но острый, как лезвие, выступ. На белой поверхности заблестели рубиновые капельки.
– Господи, за что мне все это? – в сердцах запричитала она.
– Скорее, не за что, а зачем.
Из светового потока, проникавшего сквозь узкое окошко, медленно вышел, почти выплыл, высохший старичок в обычном черном колпаке и черном подряснике, на фоне которых ярко выделялись белые как лунь волосы, спускавшиеся до плеч, и негустая мягкая борода. В правой руке – корявая выбеленная палочка, на которую он едва заметно опирался. Судя по спокойному лицу, вторжение Маргариты не вызвало у него никаких эмоций. Продолжая глядеть в сторону, он сказал:
– Нет в жизни случайностей, а все, что с нами происходит, посылается не иначе как для познания Бога. Ничего не бойся – ничего, кроме греха.
Наклонившись, он приложил сухую морщинистую руку к коленке Маргариты и слегка надавил на кожу под раной. Кровь тотчас же остановилась.
Старичок выпрямился, вздохнул и, теперь уже повернувшись к Маргарите, промолвил:
– Идем, я провожу тебя. Верхняя дорога неспокойная сейчас, дурные люди шалят.
Вышли через неприметную дверцу. Добрели до края утеса. Там, прямо в меловой горе, были прорублены ступеньки. Внизу стояла маленькая лодочка, привязанная к чудом выросшей у кромки воды корявой березе. Прощаясь, старик протянул руку и раскрыл ладонь. Там лежало старинное колечко с крохотной, как капелька, бирюзой:
– Возьми, оно тебе впору, – а затем, бросив взгляд в сторону неспокойной усадьбы, вздохнул: – Так Февронюшкино колечко, пожалуй, сохранней будет.
Когда девушка уже спускалась по ступенькам, он проговорил вдогонку:
– Лодку оставь на вольногорской пристани, мне ее вернут. И еще: берега держись, подальше от стремнины.
Беспокойные воды быстро несли лодочку вдоль берега. Вид с реки открывался исключительный. Солнечные лучи по непонятной прихоти природы освещали теперь не реку (она уже выглядела совсем темной), а преимущественно меловые утесы, и без того ослепительно белые. От этой природной метаморфозы у Маргариты возникло щемящее чувство: все это до боли напоминало побережье Южной Англии, куда они часто приезжали с Алисой.
Магия белого цвета действовала умиротворяюще. Неслучайно у древних народов белый цвет всегда обозначал что-то положительное, а некоторые африканские племена, не потерявшие еще единения с природой, до сих пор клянутся своей «белой» печенью, дабы показать отсутствие злого умысла.
Маргарита сложила весла, прилегла на овчинный тулуп, предусмотрительно постеленный на дне лодки, и предалась успокоительному созерцанию, столь необходимому ее истерзанному сознанию. Прямо над головой, среди непроглядной черноты несущихся туч, неподвижно висело белое облачко.
Посмотрела на часы. Полдень. До пристани минут пятнадцать максимум. Если накинуть минут десять на всякие непредвиденности, то к часу в школу можно вполне успеть – как раз к обеду. На три назначены дополнительные занятия с отстающими учениками. Вечер получался свободным. Вернее, он был вовсе не свободным, ведь в пять придет ее ненаглядный Ваня. Попыталась представить эту встречу во всех подробностях: и как он войдет, и как посмотрит, и как улыбнется, и как обнимет, поцелует ее. Нежно-нежно. От этой картинки на душе стало горячо и сладко. Сердце колотилось сильно-сильно и очень радостно. Про себя даже хохотнула: кто бы мог подумать, что работа учителя в российской глубинке такая завлекательная.
Удивительное все-таки создание человек: вот только что дрожала от страха, глотая пыль за старым диваном. И двух часов не прошло, как все страдания были забыты и с лихвой компенсированы счастливейшим состоянием души.
Размышляя о предстоящем свидании, твердо решила, что ничего не расскажет Ивану о своем путешествии на Орлиную гору: он не преминет поделиться с Елизаветой Алексеевной, а приключения сегодняшнего дня, как казалось Маргарите, характеризовали ее не слишком положительно.
Встреча с монахом вспоминалась с чувством некой неловкости: почему не проговорила ни слова, не спросила его имени, не поблагодарила, не попрощалась? Думая о монахе, посмотрела на колечко (правда впору пришлось) и невольно вспомнила его совет держаться берега – да лучше бы раньше.
