Паула Литтл - Утраченная свобода
Вскоре он понял, что мистер Сканторп сильно ошибался, когда предупреждал его об игральных костях, налитых свинцом, и прочих проделках, так как ему крупно повезло, и когда он отошел от стола, его карманы потяжелели от гиней так, что ему больше не надо было беспокоиться о будущих растущих расходах. Удачная ставка в «Тэттерстолле» на следующий день придала ему уверенности в том, что теперь он свой человек как на скачках, так и за игорным столом. Теперь Бертрам не собирался выслушивать мрачные предсказания мистера Сканторпа насчет того, что тот, кто начал прожигать жизнь, кончит ее на свалке.
— Знаешь, что говорит мой дядя? — не отставал от него мистер Сканторп. — Когда простак впервые приходит в пригон, ему всегда дают выиграть. Остановись, приятель! Они тебя облапошат.
— Все это вздор! — возражал Бертрам. — Надеюсь, я не такой простофиля, чтобы попасться на эту удочку. Знаешь, о чем я тебя попрошу, Феликс? Я хотел бы один раз поиграть у «Ватьера», если ты сможешь провести меня туда.
— Что? — не поверил своим ушам мистер Сканторп. — Да понимаешь ли ты, старина, тебя даже на порог не пустят в это святилище, честное слово, не пустят! Что ты, я и сам никогда там не играл. Почему бы тебе не пойти в Воксхолл[1]? Там ты можешь встретить свою сестру. Посмотреть на Большой Каскад. Послушать оркестр! Ну, все удовольствия!
— Какая скука, когда можно попытать счастья в фараоне[2]! — сказал Бертрам.
Глава 10
Каждый молодой джентльмен, интересующийся боксом, из клуба Даффи неизменно попадал в отель Лиммера на Кондит-стрит, следующую ступень в своем развитии. Там можно было встретить всех знаменитостей ринга, а также аристократов, которые им покровительствовали. Бертрама привел туда мистер Сканторп, движимый желанием отвлечь друга от более опасных развлечений. Тот уже успел завязать в Лондоне кое-какие знакомства и теперь с гордым видом раскланивался с некоторыми из присутствующих господ.
Мистер Сканторп взял на себя труд показать ему всех известных людей, включая весьма непримечательного на вид человечка, о котором сообщил шепотом, что от него можно узнать наверняка, на кого делать ставки. Затем он извинился, направился именно к этому знатоку и углубился с ним в беседу. В это время Бертрам увидел, как в зал входит мистер Бомарис в компании друзей, а так как он уже уразумел, какое высокое положение занимает Несравненный, то был несказанно счастлив, когда мистер Бомарис, поднеся к глазам лорнет, некоторое время внимательно рассматривал Бертрама, после чего перешел через посыпанный песком зал и сел за его стол, сказав с легкой улыбкой:
— Кажется, третьего дня мы встречались с вами в Гайд-Парке, мистер… э… Энсти, если не ошибаюсь?
Бертрам ответил утвердительно, от смущения покрывшись румянцем; но когда мистер Бомарис как бы невзначай обронил: — Вы родственник мисс Тэллант, как я понял? — то поспешил возразить, что никакие они не родственники и добавил, что мисс Тэллант стоит так высоко, что он ее недостоин. Мистер Бомарис по этому поводу ничего говорить не стал, а спросил только, где он остановился в городе. Бертрам посчитал, что не будет никакого вреда, если он назовет свой настоящий адрес и даже признается в том, что это его первый визит в столицу.
Мистер Джек Карнаби не скрывал того, что считал Несравненного высокомерным и неприятным человеком, однако Бертрам не видел в нем ни малейших признаков ни надменности, ни замкнутости. Те, кто хорошо знал мистера Бомариса, могли бы просветить новичка насчет того, что никто, как он, не умел грубо унизить человека и вместе с тем никто, как он, не умел расположить к себе, при желании, конечно. Бертрам сам не заметил, как, забыв о своей робости, начал посвящать своего нового блестящего знакомца в свои дела, чего сам от себя не ожидал. Когда мистер Бомарис похвалил его за то, как он держится в седле, это окончательно разрушило преграду, которую Бертрам мог еще воздвигнуть между собой и этим человеком, ставшим причиной затруднительного положения его сестры.
Бертрам подробно описал местность, где охотился, — точное местоположение Хейтрама, поделился своими честолюбивыми планами, не подозревая о том, что все эти сведения из него искусно выуживают. Он закончил рассказ грустными словами.
— Это, конечно, невозможно. Но как бы я хотел, чтобы меня приняли в кавалерийский полк!
— Не сомневаюсь, что службой в кавалерийском полку вы бы сделали себе карьеру, — согласился мистер Бомарис, вставая из-за стола при приближении мистера Сканторпа.
— А пока что не слишком торопите события во время вашего пребывания в Лондоне. — Он кивнул мистеру Сканторпу и удалился, предоставив вышеупомянутому джентльмену с полной серьезностью объяснять Бертраму, какой чести тот только что удостоился.
Двумя часами позже мистер Бомарис, умеряя пылкие собачьи восторги по поводу возвращения хозяина, сказал:
— Если бы ты действительно уважал меня, Улисс, то выразил бы мне соболезнования, а не эту неуместную радость.
Улисс, значительно прибавивший в весе, с ухом, торчащим воинственнее обычного, и хвостом, еще туже закрученным кверху, с благоговением растянулся подле своего божества и одобрительно гавкнул. После этого он кинулся к двери, ведущей в библиотеку, явно призывая мистера Бомариса войти туда и отдохнуть в кресле. Броу, заботливо освободивший хозяина от длинного плаща, шляпы и перчаток, заметил, что песик необыкновенно сообразителен.
— Просто удивительно, как он настроил моих слуг в свою пользу, чтобы и дальше обременять меня своим присутствием в доме! — ядовито заметил мистер Бомарис.
Броу, за многие годы хорошо изучивший мистера Бомариса, изобразил на своем лице то, что менее достойный персонаж назвал бы усмешкой.
— Знаете, сэр, — сказал он, — если бы я знал, что вы желаете выгнать его, то сделал бы все возможное для этого. Но пес настолько предан вам, и я сомневаюсь, чтобы он ушел, не говоря уже о том, что у меня рука не поворачивается выгнать собаку, которая обращается с Альфонсом так, как этот пес.
— Если это презренное животное хоть чем-нибудь огорчит Альфонса, я сверну ему шею, — пригрозил мистер Бомарис.
— О, нет, сэр, дело совсем не в этом! Когда вас нет дома и Улисс заходит на кухню (а он все-таки заходит туда), то пес всем своим видом показывает Альфонсу, что если бы он не ел целую неделю, то ни за что на свете не позволил себе дотронуться даже до мясного обрезка, валяющегося на полу. Вот я и миссис Престон сказал, что если бы собаки умели говорить, то этот пес говорил бы лучше всех. Он дает понять, как любой христианин, что Альфонс — его единственный друг. Он совершенно покорил Альфонса, этот пес. Более того, когда обнаружилась пропажа двух прекрасных отбивных котлет, Альфонс сказал, что поваренок обвинил собаку только для того, чтобы скрыть свое собственное упущение, а Улисс сидел при этом с таким видом, будто и не знает, какова на вкус отбивная котлета. Он спрятал косточки под ковром в вашем кабинете, сэр, но я их оттуда уже убрал.
