Неонилла Самухина - Когда любить нельзя…
Видимо, их веселые переглядывания переполнили чашу терпения Юрия, потому как он, не поднимая глаз, обратился к отцу Кириллу, демонстративно не называя его по имени:
– Кстати, мне давно хотелось спросить… Вы мне кажетесь довольно прогрессивным человеком, так, может, объясните мне…
– Да?
– Насчет обета воздержания, принятого у вас в церкви… Мне кажется, это очень антифизиологично, – Юрий наконец поднял свой взгляд на отца Кирилла, и в его глазах читался вызов.
– Воздержание не обязательно связано с церковью, – ответил отец Кирилл. – Решение об этом принимает сам человек, особенно если собирается посвятить свою жизнь Господу в монастыре.
– Ну конечно! Сам, ха… – хмыкнул Юрий. – Да попробуй не прими такого обета, когда система давит! А ваши монастыри… – он запнулся на секунду. – Ведь еще Ломоносов писал, что молодым уходить в монастырь нельзя. Что вместо служения, как вы говорите, Господу, они занимаются там только укрощением своей плоти либо наоборот – блудом. И никакие молитвы и посты тут не помогут! Природу ведь не обойдешь!
– Некоторым удавалось…
– А зачем и какой ценой? – спросил почти с обвинением Юрий. – Никто без потерь для себя не может воздерживаться. Всем известно, если какие-то функции в организме не выполняются, а органы не используются, то они рано или поздно атрофируются. То есть, у человека либо здоровье сядет, либо крыша съедет. Я никак не могу понять, кому мешает телесное удовольствие? Ведь если верить, что человек – создание Божье, то Творец сам в нас заложил способность любить и получать удовольствие от телесной близости. И он же сам сказал: «Плодитесь и размножайтесь». А, значит, воздержание и обет безбрачия являются противостоянием воле Божьей. Не так ли? С другой стороны, если Бог создал нас по своему образу и подобию, то можно предположить, что, заложив в нас стремление к сексуальной близости… пусть даже только ради продолжения рода, он пошел несколько дальше своего подобия. Ведь сам он был одинок и не имел ни пары для совокупления, ни детей. Не так ли?
Отец Кирилл молчал, изучающе глядя на Юрия.
– Ну что же вы молчите? – сердито спросил тот. – Скажете, что именно поэтому отшельники и аскеты ближе к Богу, чем простые смертные, предающиеся разврату? Так вот, на мой взгляд, все это чушь, оправдывающая обыкновенный эгоизм, лень и нежелание этих хваленых праведников брать на себя заботу о других людях, я имею в виду семью, жену и детей. И еще я думаю, что те мужчины, которые добровольно отказываются от близости с женщиной, либо ненормальны, либо… да что там стесняться, либо гомосексуалисты, что, впрочем, для ваших монастырей далеко не редкость. Или будете возражать?
У Марии опустилось сердце. «Это не редкость не только для монастырей…» – подумала она, вспомнив голый зад Мишеля и запрокинутое искаженное страстью лицо ее жениха.
– Возражать на что? – спокойно спросил отец Кирилл. – Что среди братии встречаются случаи гомосексуализма? Нет, на это возражать я не буду. Но это всего лишь означает, что эти люди не смогли справиться с испытаниями, сопутствующими иноческому служению Господу, которое они сначала самонадеянно приняли на себя, а потом оно оказалось им не по силам. Это одна из тех слабостей, которые становятся на пути человека и не дают ему идти дальше, к своей цели.
– Цель человека: прожить долгую и счастливую жизнь! – перебил его Юрий.
– И вы еще кого-то упрекали в эгоизме… – усмехнулся отец Кирилл.
– Тот, кто счастлив, всегда сделает счастливым и того, кто рядом, – попытался возразить Юрий.
– Отнюдь, – покачал головой, не соглашаясь, отец Кирилл. – Довольно часто счастье бывает за счет кого-то. Именно поэтому тот человек, который испытывают свою душу воздержанием, и я не имею в виду только половое воздержание, умением жертвовать собой ради другого, именно он и способен нести счастье людям. А не тот, кто тешит свою плоть и потакает всем своим желаниям. Это путь к разврату, в конце которого не остается ни морали, ни нравственности.
– Это все демагогия! – отмахнулся Юрий, поморщившись.
– Боюсь, что мы не придем с вами к единому мнению, – поднял руки вверх отец Кирилл. – Думаю, не стоит продолжать наш спор. Смотрите, наши дамы заскучали.
– Ну вот! Что же вы уходите от разговора?! – возмутился Юрий. – Кто, как не вы, должен все разъяснить и наставить на путь истинный… э… заблудшую овцу! Так ведь это у вас называется?
Разговор явно приобретал обостренный характер. Мария, которой все это уже совсем не нравилось, решила, что пора завершать вечеринку.
– Я, пожалуй, принесу кофе, – сказала она, резко встав из-за стола, и начала собирать грязные тарелки.
Отец Кирилл тоже поднялся и принялся помогать ей, чем очень удивил Вику, которая до этого с несколько ошеломленным видом слушала их разговор с Юрием. Она тоже встала, предлагая свою помощь, но Мария ее остановила:
– Вика, отдыхай! Мы сами справимся. А ты лучше займи своего друга.
Это «мы» Мария произнесла с особым удовольствием и, сделав вид, что не замечает любопытного взгляда Вики, направилась на кухню в сопровождении следовавшего за ней с горой тарелок отца Кирилла.
Войдя на кухню, она отобрала у отца Кирилла посуду и начала загружать ее в моечную машину.
– Отец Кирилл, простите за то, что вам пришлось все это выслушать, – попросила она, на секунду оторвавшись от своего занятия.
– Ну что вы, Мария, – улыбнулся отец Кирилл. – Вы что же думаете, я в первый раз встречаю такого самовлюбленного…
– …дурака? – подсказала Мария и прыснула в ладошку, увидев, как отец Кирилл поднес палец ко рту.
– Вы слишком строги, я не это имел в виду… – с шутливой укоризной сказал он.
– Эта заблудшая овца, вернее, заблудший баран, испортил нам все настроение! Я жалею, что согласилась их принять. Уф, ну все, – она выпрямилась и посмотрела на отца Кирилла. – Терпеть не могу мыть посуду после ухода гостей, – пояснила она, – а если делаю это во время приема, между делом, то мне кажется, что это вроде понарошку. Короче говоря, пытаюсь сама себя перехитрить.
Отец Кирилл улыбнулся такому детскому объяснению, подошел к ней и отвел прядь волос, упавшую Марии на щеку. Это почти интимное движение смутило их обоих.
Мария быстро отошла к столу. Подключив самовар, она стала вытаскивать из шкафа кофейные чашки. Расставляя их на подносе, она чувствовала спиной взгляд отца Кирилла, и не решалась повернуться.
Когда она все расставила, он сам подошел к ней и, забрав у нее поднос, понес его в гостиную.
Мария, рассеянно глядя на уже шумевший самовар, думала о том, что она, похоже, начинает по-настоящему влюбляться в этого человека.
