Нора Робертс - Первые впечатления
— Кровавая канава, — сказала она, указывая на длинную узкую траншею. — Ужасное название, но уместное. Они сошлись на этом поле. Северяне и южане. Пушки стояли там, — она показала, — и там. В этой траншее почти все полегли. Вокруг, конечно, тоже шли бои — и у моста Бернсайд-Бридж, и у Данкер-Черч, но тут…
Вэнс бросил на нее любопытный взгляд.
— Как, однако, вас увлекает война.
— Скорее возмущает. Это узаконенный цинизм. Только на войне убийц не проклинают, а покрывают славой. Люди становятся статистикой. Вы никогда не задумывались о том, как это странно, что смертный грех убийства приравнивается к геройству, и чем больше человек совершает убийств, тем больше почестей он удостаивается? Среди них было так много фермерских детей, которым доводилось убивать разве что хорьков в курятнике. И они надели форму, голубую или серую, и отправились на поле боя. Не верится, что кто-то из них понимал, во что это выльется. Знаете, что меня интересует больше всего? — Шейн обернулась к Вэнсу. Увлекшись, она не замечала, что он пристально ее рассматривает. — Кто они были? Шестнадцатилетний сын фермера из Пенсильвании и его ровесник, выросший на плантациях Джорджии, бегущие по полю, чтобы убить друг друга? Может быть, они искали приключений? Может быть, для них это была игра? Сколько из них мечтали посидеть у походного костра, как настоящие мужчины, и покуролесить вдоволь, пока не видят матери?
— Думаю, что многие, — согласился Вэнс, обнимая ее за плечи. — Очень многие.
— А те, кто уцелел, больше уже не были детьми.
— Почему вас увлекает история, Шейн, если она вся состоит из войн?
— Меня интересуют люди, — ответила Шейн. Заходящее солнце зажгло в ее глазах золотые искры. — Представьте себе мальчика, пришедшего на это поле в сентябре более ста двадцати лет назад. Ему было семнадцать. — Она окинула взглядом поле, словно ее герой и в самом деле был там. — Он уже попробовал виски, но попробовать женщин пока не успел. Он бежал вперед, испытывая ужас и восторг. Ревели горны, взрывались ядра, и этот адский шум заглушал его собственный страх. Он убил врага, не разобрав, кто это, не разглядев его лица. Когда бой закончился, когда закончилась война, он вернулся домой усталым мужчиной, тоскующим по своей земле.
— А что было дальше?
— Он женился на девочке, которую любил с детства, вырастил десять детей и рассказывал своим внукам, как дрался у Кровавой канавы в 1862 году.
Вэнс притянул ее к себе.
— Вы, должно быть, были потрясающим историком.
— Я потрясающе рассказывала разные истории, — рассмеялась Шейн.
— Зачем вы так? — возмутился он. — Почему вы себя недооцениваете?
Она покачала головой:
— Нет, я знаю свои возможности и свои границы. Но я собираюсь немного расширить первое и второе, чтобы получить, что хочу. Это гораздо более разумно, чем воображать себя тем, кем ты не являешься. — Прежде чем он успел ответить, она рассмеялась и дружески его обняла. — Нет, не надо больше философии. Хватит на сегодня. Давайте заберемся на башню, оттуда чудесный вид. — Она радостно потащила Вэнса за собой. — Видно на много миль вокруг, — говорила она, пока они карабкались вверх по узкой металлической лестнице.
Сумеречный свет струился сквозь бойницы в толстой каменной стене. Чем выше они взбирались, тем становилось светлее, пока, наконец, свет не хлынул прямо сверху.
— Эту часть экскурсии я люблю больше всего, — сказала Шейн. Несколько голубей испуганно выпорхнули из своих гнезд на крыше. Она облокотилась о широкую стену, с удовольствием подставляя ветру лицо. — Ох, красота! И денек сегодня отличный. Посмотрите, какие краски! Видите? А вон там наша гора!
Наша гора. Вэнс улыбнулся. Она так это произнесла, будто гора была их общей собственностью. Над лесистыми холмами возвышались голубые в вечернем свете, далекие горы. Повсюду виднелись фермы, конюшни и коровники. Ближайший городок тихо дремал, окутанный мягкой вечерней дымкой. Далеко на шоссе прошумела машина. Над полем летели три огромные вороны. Они ссорились и задирали друг друга. Когда они исчезли из вида, снова воцарилась полная тишина, и только ветерок шуршал сухими стеблями кукурузы.
Затем Вэнс увидел оленя. Тот стоял, замерев, не далее чем в десятке ярдов от площадки, где Шейн оставила машину. Неподвижный как статуя, с поднятой головой и настороженно торчащими ушами. Вэнс молча показал на него Шейн.
Они стояли, взявшись за руки, и смотрели на оленя. Внутри у Вэнса что-то шевельнулось, может быть, он испытал чувство принадлежности. Теперь он бы не удивился, услышав от Шейн «наша гора». Остатки горечи растворились, когда он понял, что спасение глядит ему прямо в лицо. Он считал себя жертвой, как сказала Шейн, потому что легче было злиться, чем забыть.
Олень вздрогнул и стрелой полетел вверх по холму, элегантно перепрыгнув низкую каменную ограду. Вэнс скорее ощутил, чем услышал долгий и тихий выдох Шейн.
— Сколько ни смотрю, — сказала она, — все никак не привыкну. Каждый раз прямо немею.
Она взглянула на Вэнса снизу вверх. Нельзя было не поцеловать ее здесь, в окружении этих гор и полей, зная об объединяющей их общности. На крыше тихо ворковали голуби, довольные, что нарушители ведут себя смирно.
В его поцелуе была смутная нежность. Впрочем, Шейн не знала, что и думать. Его губы были твердые, но не жесткие, руки держали ее крепко, но не ранили. Сердце подпрыгнуло и затрепетало в горле. Тепло и наслаждение разлились по телу, и она сделалась податливой и послушной его рукам. Она так ждала этого, чтобы окончательно убедиться, что внутри у него и вправду скрывается то, о чем она только догадывалась: нежность и доброта, которые она могла бы уважать не менее, чем его силу и уверенность в себе. Ее вздох означал не покорность, но радость от сознания, что она может восхищаться тем, что уже полюбила.
Вэнс привлек ее к себе и долго целовал, не желая прерывать волшебный момент. Чувства просачивались в него, как сквозь трещины в стене, которую он возвел так давно.
Неужели она ждала его здесь, ждала, пока он пробьется к ней сквозь завесу горечи и подозрения?
Вэнс крепко обнял ее и прижал к своей груди, словно боясь, что она исчезнет. Не слишком ли поздно ему влюбиться? Или покорить женщину, которая уже познала худшее в нем, но понятия не имеет о его материальных преимуществах? Закрыв глаза, он прижался щекой к ее волосам. И если не поздно, стоит ли рискнуть и рассказать ей все о себе? Но если он скажет сейчас, то у него не будет уверенности, что она любит его, а не мощь и деньги «Ривертон констракшн». Он не знал, как поступить. Его охватила нерешительность. Вэнс уверенно управлял компанией, стоящей много миллионов долларов, а тут какая-то невеличка, чьи кудри вились под его щекой. Так просто меняла весь ход его жизни.
