Татьяна Туринская - Побочный эффект
Он сказал это тихо и куда-то в пол, так же, как и хозяйка кабинета, остерегаясь хищного взгляда секретарши.
– Хотите, я позже приду, когда вы успокоитесь? Или, может, давайте я оставлю бумаги, вы их просмотрите, а потом мы все обсудим по телефону.
От этой его понятливости, от своей слабости, от любопытных Ларискиных глаз слезы катились по Ириным щекам. Она старательно отворачивалась от стеклянной стены, а Ларочка радостно потирала руки: так-так, и после этого ты смеешь заявлять о своей невинности?
– Хорошо, Вадим Николаевич, оставьте бумаги, я все просмотрю…
Парализованный этим сломленным от горя голосом, Черкасов таял от нежности к несчастной, раздавленной судьбой начальнице. И все стоял и стоял пред нею, коленопреклоненный, к бесконечной радости Ларочки Трегубович…
* * *В понедельник, восемнадцатого апреля, у Ирины с самого раннего утра все валилось из рук. Это был один из самых знаменательных дней в году. В этот день они всегда собирались за праздничным столом. Приходили обе бабушки, дедушка (отец Сергея), приходили ближайшие друзья родителей и, конечно же – дочери. Восемнадцатого апреля 1988 года появилась на свет самая замечательная девочка на свете, Марина Русакова. Маришка. Доченька…
Но обычного праздника сегодня не будет. Прежде всего, нет больше бабушки Ники, Вероники Николаевны. И нет больше семьи. Раскололась семья на два неравных куска. Или нет, не так. Семья осталась, но откололся от нее кусок под названием мама. Она больше не член семьи. Она теперь бывшая жена. А мама? Тоже бывшая?
Дрожащей рукой Ирина набрали до боли родной номер. Трубку сняли практически сразу же.
– Олё, – радостно прощебетала трубка Маринкиным голосом, и Иринино сердце ухнуло в пропасть.
– Здравствуй, доченька. С днем рождения…
Ответом ей была короткая тишина. Потом трубка словно очнулась и саркастично выплюнула:
– Хм, это кого же к нам в гости занесло? Что за добрая тетенька о нас вспомнила?
Ира едва сдержала обиду:
– Зачем ты так, Мариша? Ты думаешь, мне легко без вас?
– А нам? О нас ты подумала? Ты думала обо мне, когда целовалась со своим молокососом? А о папе думала? Тогда мы тебе не были нужны, а теперь вдруг вспомнила. Что так? Молодой любовничек бросил, нашел себе помоложе?
– Не надо, Марина, ты ведь ничего не знаешь… Давай я приду вечером, тогда и поговорим. Я все объясню…
– Нечего объяснять, и так все понятно, – дерзко ответила дочь. – И вообще – на день рождения приглашают друзей и родственников, а ты теперь никто!
Ирина не нашлась, что ответить. Да и некому было – трубка весьма недвусмысленно пищала короткими гудками.
Сердце остановилось от боли. Господи, как трудно дышать. Если бы только она могла заплакать, если бы смогла душевную свою трагедию выплеснуть из себя со слезами – глядишь, и сердцу стало бы полегче. Но нет, слезы никак не накатывали, глаза были сухи до неприличия, словно Ирина вдруг стала древней-предревней старухой, разучившейся плакать лет двести назад. Боль раскалывала, разрывала на куски. Чтобы остановить ее, Ирине хотелось выйти на балкон и сигануть вниз, разрубить все проблемы одним прыжком в вечность. Да какая уж тут вечность – третий этаж старого дома хрущевской эпохи. Вместо вечности окажешься в инвалидной коляске, и только… Ирина собрала волю в кулак и отправилась на работу: нельзя рассупониваться, нельзя. Если она пережила ту страшную новогоднюю ночь, теперь обязана жить долго. Даже если этого ей хочется меньше всего на свете.
На работе стало чуть-чуть легче. Круговорот неотложных дел отвлек от личной трагедии, и Ирина смогла не то чтобы забыть об утреннем разговоре, но хотя бы абстрагироваться от него, отодвинув на задний план мыслей. Потом, она подумает об этом потом, когда будет уже не так больно. Ради самосохранения, ради выживания она будет руководствоваться примером Скарлетт О’Хара. Потом, все потом…
Но потом не получилось. В начале двенадцатого в кабинет вплыла подчеркнуто-радостная секретарша и с издевательской улыбкой заявила:
– Ирина Станиславовна, вы не отпустите меня сегодня после обеда? У моей девочки сегодня день рождения, очень ответственный день. Придут родственники и любимый юноша – как раз сегодня она решила представить его семье. У меня очень много дел – сами знаете, как нам, женщинам, достаются такие семейные праздники. Все приготовь, убери, погладь рубашки да платья. Да и себе еще нужно успеть почистить перышки – не могу же я перед потенциальным зятем выглядеть золушкой! Так вы не возражаете?
Хотелось выть в голос, расшвырять по кабинету канцелярские принадлежности, сбросить на пол монитор компьютера, а главное – придушить эту тварь голыми руками. Тварь, забравшую ее жизнь, нагло присвоившую себе право находиться среди любимых Ириных людей, самозванку, называющую себя матерью ее дочери! Но именно этого ожидала подлая мерзавка, именно всплеска эмоций и истерики. Чтобы потом подать в суд иск за нанесение оскорблений или даже побоев. Чтобы с ехидной ухмылкой рассказать за праздничным столом, как вопила от слепой ярости Ирина в собственном кабинете. Нет, нет, дрянь, не дождешься! Триумфа не будет!
– Я вас, Лариса Моисеевна, не задерживаю. Вы можете уйти немедленно. Можете даже не возвращаться – трест без вас не остановится.
– Ну что вы, Ирина Станиславовна, – парировала секретарша. – Трест-то без меня, конечно, не остановится. Но как же я без треста, без вас, Ирина Станиславовна? Кто же станет за вами приглядывать? Вот отгуляю сегодня, поздравлю дочечку, познакомлюсь с зятем, приласкаю мужа – а завтра, как штык, на работе! Так я убегаю? До свидания, Ирина Станиславовна, приятного вечера!
Секретарша покинула кабинет, подчеркнуто мягко прикрыв за собою двери. Ирина сдерживала ярость, безумный крик раненной тигрицы, готовый вырваться из груди. Нельзя, нельзя, тварь услышит, нельзя доставить ей такое удовольствие. И все же через несколько мгновений из груди вырвался протяжный стон, полный смертельной тоски и боли…
* * *Ларочка постаралась на славу. Квартира сверкала чистотой и идеальным порядком, праздничный стол ломился от яств. И сама Ларочка выглядела вполне прилично в голубом платье. И шикарные волосы не уродовали чрезмерным объемом ее тщедушное тельце – заплела косу, но хитро, только с середины волос, оставив свободной верхнюю их часть. Таким образом убирался излишний объем, а оттопыренные уши оставались спрятанными под волосами.
По обыкновению, Ларочка слегка приврала – не ожидался сегодня никакой потенциальный жених. Просто уж очень ей хотелось досадить бывшей подруге. Пришли, как обычно, родители Сергея да Маринкины подружки. Именинница дежурно чмокнула тетю Ларису в щечку в благодарность за подаренный симпатичный джемпер и после недолгого застолья умотала с подружками на дискотеку. Бабушка с дедушкой досидели допоздна, сокрушаясь по поводу преждевременной кончины свахи. Об Ирине же в этот вечер не было произнесено ни словечка: эта тема была запрещена в доме раз и навсегда.
Ларочка радостно щебетала, подкладывала гостям салатики, суетилась между кухней и гостиной, намеренно демонстрируя, что от отсутствия предательницы семья не пострадала – и без нее найдется, кому позаботиться об осиротевших дочери и муже. И с нетерпением ждала, когда же, наконец, эти старые перцы умотают домой. И тогда… да, именно сегодня все должно произойти! Недаром же она так старательно подливала водочки Сергею. Она давно все спланировала. Именно сегодня все должно решиться. Да, сегодня и только сегодня он должен будет признать, что без Ларочки ему просто никуда!
Словно прочитав ее мысли, старики засобирались. Да и неудивительно – часы показывали пол-одиннадцатого, а ведь завтра рабочий день, Сергею рано вставать. Потоптались в коридоре, пожелали сыну спокойной ночи, да и отбыли, наконец, восвояси.
Ларочка картинно плюхнулась на стул:
– Фу, устала! Ну давай, Сереж, выпьем, а то я ни поесть как следует не успела, ни выпить. Теперь уж можно расслабиться.
Тот не возражал. Налил в две рюмки водки, и, не дожидаясь красивых тостов, сказал буднично:
– Будь, – и выпил, даже не чокнувшись.
Ларочка обиделась, но виду не подала. Ничего-ничего, покочевряжься еще немножко. Все равно тебе деваться некуда – как в той старой-престарой песенке: «Никуда не денешься, влюбишься и женишься, все равно ты будешь мой!»
– Давай, Сереж, музычку включим, потанцуем, а? А то сидим с тобой, как пенсионеры.
– Не, не хочу. Устал, – он демонстративно потянулся к пульту телевизора, включил какую-то аналитическую программу.
– Бедненький, совсем измотался на своей работе. А давай я тебе массажик сделаю – здорово помогает, расслабляет, – и, не дожидаясь согласия Сергея, Ларочка подскочила к нему сзади, и давай наминать холку: – Я в массаже толк знаю, можно сказать, специалист. У меня рука опытная, набитая. Я ведь маму столько лет выхаживаю, каждый вечер массирую, чтобы пролежней не было.
