Не для любви (СИ) - Айрон Мира
На следующий день Анатолий Егорович пришёл к Ольге позже, чем обычно, — видимо, после того, как обошёл всех. В руках у него была какая-то синяя папка. Открыв её, доктор вооружился ручкой и бодро заговорил:
— Давайте сначала внесём некоторую ясность в ситуацию.
— Давайте, — кивнула Ольга.
Её очень интересовали два вопроса. Первый: откуда в больнице известны её личные данные? Персонал обращался к ней по имени-отчеству, она не раз слышала. А ведь у неё забрали все личные вещи и документы, когда затолкали в машину около офиса. В то, что какой-то доброхот оставил документы рядом с ней там, куда её выбросили, Ольга не верила. А второй вопрос: где и как её нашли? Ведь предполагалось, что она не выживет. Хотя существовал ещё третий вопрос: почему не приходят представители правоохранительных органов и не задают Ольге вопросы? Ведь травмы её носят ярко выраженный криминальный характер. Где же милиция?
Неужели никому не интересно, что же с ней случилось? Нет, правду она бы и не рассказала, всё равно ей бы никто не поверил, — просто потому, что большинству людей удобнее такую правду не знать. Сказала бы, что затолкали в машину у офиса, прижали к лицу повязку со странным запахом, — и всё, дальше она ничего не помнит. Просто удивительно, что никто даже не интересуется.
— Вы помните ваши имя, фамилию, отчество и дату рождения? — осторожно спросил доктор.
— Помню, конечно, — попыталась улыбнуться Ольга. — Заварзина Ольга Викторовна, родилась восемнадцатого февраля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Адрес свой я тоже прекрасно помню.
Ольга продиктовала домашний адрес и назвала место своей работы.
— Отлично, — видимо, сверившись с записями, лежащими в папке, доктор остался доволен. — А что с вами произошло, Ольга Викторовна? Помните?
Ага, вот и вопрос.
— Помню, как вышла из офиса вечером после работы, и какие-то люди затолкали меня в машину. Я даже не успела никого из них увидеть. Потом почувствовала какой-то тяжёлый химический запах, и… И очнулась уже здесь. Анатолий Егорович, а как я здесь оказалась? В Лодыгино, в больнице?
— Кто-то позвонил в двери приёмного покоя однажды вечером. Дежурная медсестра открыла и обнаружила вас лежащей на крыльце. После этого сразу приехала скорая с пострадавшими, а следом — ещё одна, и позже кинологам по следам ничего и никого обнаружить не удалось.
— Надо же, как интересно, — искренне удивилась Ольга. — Кто же меня спас? И не узнать…
— Ольга Викторовна, — доктор замялся. — Вы в курсе того, что были беременны? Просто срок ещё был очень ранний, меньше месяца.
— В курсе, — Ольга сжала зубы и прикрыла глаза.
— Простите, Ольга Викторовна, я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но…
— Я не подпишу согласие на медицинское вмешательство, Анатолий Егорович, — не открывая глаз, спокойно ответила Ольга.
— Ольга Викторовна…
— Я не подпишу согласие на медицинское вмешательство, — уже громче, раздельно, почти по слогам повторила Ольга. — Напишу отказ.
— Ольга Викторовна, вы должны быть в курсе возможных последствий. Очень возможных, Ольга Викторовна!
— Я всё прекрасно поняла вчера, Анатолий Егорович. Тот доктор, который приезжал из областной больницы, всё объяснил. Где и когда я могу написать отказ?
— Вот, хоть сейчас, — Анатолий Егорович положил синюю папку на тумбочку. — Давайте, помогу вам принять положение полусидя.
Доктор помог Ольге приподняться и облокотиться на спинку кровати. Садиться Ольге пока было категорически запрещено.
Ольга написала отказ, поставила подпись и число. Правда, она понятия не имела о том, какой сегодня день, и ей пришлось спрашивать у доктора. Оказалось, что она находится в больнице уже две с половиной недели.
— А там снег не лёг ещё? — спросила Ольга у Анатолия Егоровича и указала глазами на серое окно.
— Нет, — глядя на пациентку со смесью уважения, восхищения и бесконечного сочувствия, покачал головой доктор. — Тёплый ноябрь выдался.
— Терпеть не могу тёплый ноябрь, — улыбнулась Ольга. — Это худшее, что можно придумать в нашей полосе. Тёплый ноябрь — это неубиваемая грязь, серость, утро, похожее на вечер, и самые тёмные в году вечера, пока снег не выпадет. А с другой стороны, в этом году я даже рада такой погоде: может, я уже начну ходить к тому времени, когда ляжет постоянный снег, и я его увижу.
* * * * * * * * * * * * *
Однажды Ольга уснула днём, а когда проснулась, поняла вдруг, что впервые за последние три недели она проснулась, не ощущая боли. И ещё она сразу почувствовала чьё-то присутствие.
— Мама? — потрясённо пробормотала Ольга, открыв глаза. — Мамочка! Откуда ты здесь?
— Тссс, — мать поправила подушку и сползшее одеяло Ольги, а потом взяла руку Ольги и прижала ладонь к своему лицу. — Как же так, доченька?
Ольга увидела, что всё лицо у мамы в слезах. Сама она не плакала, даже от боли, безысходности и отчаяния.
— Всё уже хорошо, мама, жить буду. И жить буду долго, потому что у меня очень много дел. Обними меня, пожалуйста!
Мать, плача, наклонилась и прижалась к Ольге.
— Отец… Он так и не хочет ничего о тебе слышать, доченька, — прошептала мать.
— Я знаю, мам. И мне абсолютно всё равно. Я тоже не хочу слышать о нём. А ты носишь серьги, которые я подарила, и это самое главное.
— Я и цепочку с подвеской ношу, — всхлипнула мать. — Сразу стала носить, в тот же вечер надела, когда вы с Витей разругались. Как не носить? Это же ты подарила. А так, как ты, меня никто не любит. Прости, что я тогда обидела тебя…
— Да ладно, мам, какие обиды могут быть сейчас! Толик тоже тебя очень любит, внуки любят. А я тебе ещё подарю гарнитур, другой, с камушками. И кольцо с браслетом. Вот выберусь отсюда…
— Да и не надо мне, зачем тратиться? Не придумывай даже, — махнула рукой мать. — Сама скорее поправляйся.
Мать помолчала, будто собираясь с силами.
— Оленька, а ребёнок… — всё же нерешительно начала она.
— Ребёнок у меня обязательно будет, мама, не переживай и не слушай то, что тебе тут говорят.
— Ой, доченька, — опять всхлипнула мать. — Как земля-то носит таких извергов, подумать страшно. Надеюсь, найдут их и накажут. Ты-то как, совсем ничего не помнишь?
— Совсем ничего, мам, — Ольга погладила руку матери. — А наказаны они будут, даже не сомневайся. Получат своё в полной мере.
— Твои бы слова, доченька, — с сомнением пробормотала мать, но тут же встрепенулась. — Ой, чуть не забыла, дура старая!
Мать открыла сумку, с которой приехала, и начала доставать гостинцы. А потом достала маленький серебристый телефон и положила на тумбочку.
— Вот, это тебе. Он с номером. А у меня свой, и там… как это? Забит твой номер, вот. А у тебя — мой. Это чтобы мы могли созваниваться и переписываться с тобой.
— Откуда у тебя телефны, мама? Целых два?
Ольга прекрасно знала своих родителей, которые на стационарный-то телефон потратиться жалели, а тут два мобильника!
— Не велено говорить, Оля, и я не скажу, потому что слово дала, — отводя взгляд, потрясла головой мать. — Потом сама узнаешь.
— Ну ладно, — пожала плечами Ольга. — Раз уж ты слово дала, не буду выпытывать. Спасибо передай этому человеку.
…После этого случая мать навещала Ольгу ещё несколько раз, а созванивались и переписывались они ежедневно.
* * * * * * * * * * * * *
— Ну и что ты всё тут стои́шь, сердешная? — не выдержав, к Ольге подошла пожилая санитарка Галина Сергеевна. — С тех пор, как ходить тебе разрешили, всё у окна в коридоре обитаешь. Замёрзнешь, боюсь, застудишься. Нельзя тебе.
— У меня халат тёплый, Галина Сергеевна, — улыбнулась Ольга и поплотнее запахнула ворот на груди. — Мама привезла.
— Хорошая мама у тебя, добрая женщина и вежливая. Ты на неё похожа.
Чувствовалось, что Галине Сергеевне хочется поговорить, а Ольга и не была против.
— Это только внешне, Галина Сергеевна. По характеру мы с мамой разные совсем.
