Развод. Тот, кто меня предал (СИ) - Даша Черничная
— Я понимаю, почему ты это делаешь, — боишься, что, если оставишь меня наедине с самой собой, я вскрою себе вены или наемся таблеток, — Рита тяжело сглатывает и набирает в легкие воздуха. — Этого не будет, не переживай. Но видеть близких и их жалость к себе я пока не готова.
— Как хочешь, Кудряха. Но сессии с психотерапевтом не обсуждаются, прости. Доктор, как и прежде, будет приходить к тебе три раза в неделю.
— Ладно, — неожиданно соглашается она.
Мы так и засыпаем в обнимку, как когда-то давно.
— Не убегай, — ловлю свою Кудряху за локоть и разворачиваю к себе.
— Мирон, мне нужно в общагу, она закроется с минуты на минуту. Да и поздно уже, пора спать, — Рита смущается, прячет от меня свои красные щеки.
Но я оказываюсь проворнее — ловлю ее, хватаю обеими руками лицо и впиваюсь жадным поцелуем. Знаю, что Рита не любит проявлять эмоции при всех, стесняется, но, черт возьми, я не могу ничего поделать с собой.
— Поехали ко мне, Рит? Вместе поспим, — шепчу ей на ухо, еле сумев оторваться от своей девушки.
Кудряха ожидаемо теряется, испуганно открывает рот и бегает глазами по округе, пытаясь зацепить за что-то взглядом.
— Я… я… я не готова пока, Мирон, — бормочет нервно.
Знаю, что не готова, но я и не настаиваю. Сам удивляюсь себе, ведь раньше с девушками был короткий разговор, который всегда заканчивался сексом, а тут… Я реально готов ждать сколько угодно, при этом даже нет мысли посмотреть на других девушек, только она одна и нужна.
— Я сказал «поспим», а не «переспим», Кудряха, — улыбаюсь ей нежно.
Я — и нежно. С ума сойти.
И ведь реально так и есть: я сошел с ума, как только увидел кудрявую макушку Лебедевой.
В итоге Рита убегает в общагу, а я так и остаюсь под дверью. Комендант зыркает на меня недовольно, и я понимаю, что физически не могу уехать отсюда, оторваться от своей Кудряхи.
Выкуриваю несколько сигарет и все-таки уезжаю. По привычке еду в клуб, накатываю там один шот, второй и четко осознаю — не вставляет вообще. Ни бухло, ни атмосфера эта.
Под шокированными взглядами друзей ухожу и еду в круглосуточный цветочный магазин, покупаю букет эустом. Таксист привозит меня к общаге, и я решаюсь. Лезу по балконам на пятый этаж, как гребаный человек-паук. Тащу за собой букет.
Очково пиздец как, но чего не сделаешь ради нее?
Кудряха стоит посреди простенькой комнаты и смотрит на меня, ошарашенная, быстро моргает.
— Мирон?!
— Я что хотел сказать, — тяну лыбу идиотскую, — люблю я тебя, Кудряха. Охренеть как люблю.
Подхватываю ее под попу и роняю на кровать. Целую короткими поцелуями щеки, шею, поворачиваю ее на бок, устраиваюсь позади, ныряю носом в любимый аромат и, счастливо улыбаясь, закрываю глаза
Глава 22. Поцелуй
— Какое-то время рука будет болеть. Ее нужно разрабатывать, но не перенапрягать. С ногой то же самое. Старайтесь двигаться, чтобы вернуть мышцам тонус.
Врач, седовласый дядечка лет пятидесяти, снимает с моей ноги гипс.
Смотрю на свою конечность и удивляюсь. Прошел какой-то месяц, но нога из-за отсутствия нагрузок успела уменьшиться чуть ли не в два раза.
— Спасибо вам, — кивает Мирон, подает мне руку и помогает встать.
Наступаю на ногу неумело, словно я и не ходила никогда на своих двоих. Идти некомфортно, поэтому как только мы выходим в коридор, сажусь на стул и вытягиваю обе ноги.
— Что такое? — не понимает Мирон. — Болит?
Отрицательно качаю головой. Не болит. Вроде. Просто лень.
— Понесешь меня? — поднимаю взгляд на Мирона и замечаю его хмурое выражение лица.
В принципе, я понимаю, что не дождусь от него помощи или заботы. Кроме того одного-единственного раза пару дней назад, когда мы уснули вместе, теплоты между нами больше не было, поэтому слышу ожидаемое «Нет» и даже не удивляюсь.
Мирон присаживается на стул рядом со мной. Молчим, прикоснувшись друг к другу плечами, и смотрим на стену перед собой.
— Ты должна понять, что мне не сложно отнести тебя на руках. Но, Рит, ты должна учиться ходить. Прости, я не могу сделать это вместо тебя.
«Должна научиться ходить». Как высокопарно звучит-то. Вряд ли я буду ходить так же, как раньше.
Держась за стенку, поднимаюсь и иду. Ну как иду. Это больше похоже на ковыляние.
Мирон кладет ладонь мне на спину, пытаясь подстраховать, но я просовываю за спину руку и отшвыриваю ее. Сама — значит, сама. Кажется, я слышу, как позади меня скрипят зубы моего бывшего мужа. Он не видит моей улыбки. Хотя это и улыбкой не назовешь, так, мимолетное движение уголков рта.
Мне нравится выводить его из себя. Я все жду, когда же настанет момент, в который он вышвырнет меня из своего дома. Терпеливость никогда не была качеством, характеризующим Мирона.
Он какой угодно — несдержанный, импульсивный, эмоциональный. Но никак не терпеливый, это точно не про него.
— Остановись. Передохни, — шипит он за моей спиной.
Но я упорно, назло ему или черт пойми кому, превозмогая слабость и до боли закусив губу, иду к машине. Сажусь на заднее сиденье, проигнорировав открытую переднюю дверь, тут же отворачиваюсь к окну и тихо глотаю слезы.
Мы выезжаем в сторону дома, а они все текут и текут, и я никак не могу остановить это. Вытираю их кулаками, размазываю по лицу. Хорошо, что на мне нет косметики и я могу вдоволь насладиться своими рыданиями.
Когда мы заезжаем на территорию коттеджа, Мирон смотрит в зеркало заднего вида и произносит спокойно:
— Сообщи, когда тебе надоест себя жалеть.
Говорит и уходит. Даже не открыв мне дверь. Даже выбраться не помог. Ну и пошел ты.
Толкаю дверь его дорогущей тачки, вкладывая в это действие всю свою злость. Вываливаюсь — иначе это и не назвать, на улицу. Опираясь на машину, плетусь в сторону дома, но зависаю на крыльце.
Не в силах сделать ни шага, сажусь на самую нижнюю ступеньку и подпираю кулаком подбородок.
Накануне город замело снегом. Всю территорию запорошило толстым слоем снега, расчищены только подъездная дорожка и дорожка к дому.
Только сейчас до меня доходит: я живут здесь больше недели, но ни разу не осматривала территорию. Ни разу не вышла на улицу. Что там, за домом? А вот то строение, за небольшой елью — это что?
Мне никто не запрещал передвигаться по территории, само собой. Но раньше мне было неинтересно,
