Я (не)твоя собственность (СИ) - Надежда Марковна Борзакова
— Макс, я следователю ничего не сказала.
— Почему?
— Не веришь мне?
Холодные пальцы Макса сжали мои.
— Прости меня, — в хриплом, словно сорванном голосе было столько горечи и боли, что на мои глаза навернулись слезы. — Прости, пожалуйста!
Он сполз с кресла на пол. Стал на колени и прижался лицом к моей руке. Я почувствовала влагу. Мое сердце было готово разорваться.
— Макс…
— Прости-и-и! — одержимо шептал, покрывая поцелуями мою руку, — Я люблю тебя! Люблю, Света.
Мне не было больно, когда я поднималась с подушек. Не было, когда я поднимала правую руку, чтоб прикоснуться к нему. Точнее было… Просто нереально больно, до агонии. Вот только боль эта была не от раны. Не от физической. Но от той, что была в душе. Не заживала долгие-долгие годы. В моей и его.
— Макс, послушай, — я обхватила его лицо ладонями.
Слушать он не хотел. Потянулся ко мне, нашел губы и с хриплым стоном приник к ним так, как измученный жаждой путник к прохладному и чистому источнику. Его губы были солеными, на щеках влажные дорожки от слез. Я стирала их большими пальцами, лаская кожу.
Макс опустил меня на подушки, навис сверху, опираясь на локти. Гладил, сминал мое тело, куда мог дотянуться. Жадно, алчно и в то же время трепетно, боясь причинить боль. Наверное, мне должно бы быть больно. Как иначе, ведь я лихорадочно водила руками по его телу, забиралась под футболку к коже. Сходила с ума от желания как можно полнее ощутить его. Прикоснуться к каждой клеточке его тела.
Но больно не было. Вообще.
— Надо остановиться, — задыхаясь, прохрипел Макс.
— Не надо, — я нашла пуговицу на его джинсах и расстегнула ее и до предела натянувшуюся ширинку, — Я хочу тебя.
Макс глухо зарычал. Дернул вниз джинсы и боксеры, высвобождая колом стоящий член. Задрал на мне медицинскую рубашку… Хорошо, что под ней ничего… Я ненавидела каждый клочок ткани, каждый миллиметр между нашими телами.
Макс развел мне бедра, прошелся руками по их внутренней стороне и по коже рассыпались мурашки. Весь жар собрался внизу живота. Между ног нестерпимо ныло от желания.
Обхватив рукой твердый, как камень, член, я провела по нему вверх-вниз, обнажая и накрывая головку. Пальцы мужчины тем временем скользнули к моим губкам. Прошлись по ним, размазывая влагу, нашли набухший клитор и стали водить по нему круговыми движениями. Проникали внутрь, заставляя дрожать от удовольствия.
Мы оба медлили. Живя сейчас только друг-другом боялись, что потом, после, весь остальной мир, исчезнувший для нас сейчас, вновь напомнит о себе. Разрушит, отнимет…
Губы мужчины накрывали твердые горошинки сосков, через ткань рубашки, срывая с моих губ стоны, а пальцы не переставали ласкать изнывающую плоть. Член в моей руке пульсировал, обжигая ладонь своим жаром.
В какой-то момент Макс не выдержал. Навалившись всем телом, вошел в меня, заставляя теряться в блаженстве.
Всего несколько толчков заставили меня задрожать от разрядки. Показалось, что я увидела как в небе вспыхивают звезды.
* * *
Взмокшие, мы лежали переплетшись телами на смятых простынях. Макс рассеянно гладил мои волосы, касался губами макушки. Моя рука лежала на его груди и я чувствовала гулкие удары сердца. Нежилась в тепле, без которого замерзала все эти долгие-долгие, как вечность, годы.
Молчали. Словно оба боялись словами нарушить укрывшую нас от всего и всех тишину. Неправильными, неуместными словами о том, что не имело значения. Потому, что всем ветрам назло мы снова были вместе.
Рассветные лучи коснулись моего лица. Открыв глаза я увидела, что лежу на груди у Макса. А он не спал. Смотрел на меня. Так, словно пытался запечатлеть в памяти каждый миллиметр моего лица, волос.
Подняв руку, я провела ладонью по его щеке. Густая щетина защекотала кожу. Макс прикрыл глаза, прижимаясь крепче.
— Не спал…
— Любовался, — он улыбнулся краешком губ.
— Макс…
Начала было и запнулась. Ночь заканчивалась. В темноте теперь не спрятаться…
Макс откинулся на подушки, устремил взгляд в потолок. Его лицо ожесточилось, на скулах заиграли желваки.
— Прости, что тогда так уехал, — выдавил после долгой паузы, — между нами всегда было…
— Не ври, Макс.
Он дернулся, посмотрел на меня каким-то нечитабельным взглядом. А я…
— Я слышала ваш разговор с Кириллом в доме. Знаю, что ты сидел.
Макс тихо выругался. Машинально крепче прижал меня к себе. От этого заныла рана.
— Это же Славецкий тебя подставил, верно? Не смотри так, Макс… Если б ты был в чем-то замешан, отец бы мой знал. И костьми бы лет, но не дал бы нам встречаться. А он не знал. И зла тебе желать, кроме Славецкого некому…
Внутри все сжалось. Нервная дрожь пробрала тело и боль усилилась.
— Я права? — в носу защипало.
Макс отвернулся. Зажмурился.
— Я права, — к горлу подкатил комок. — А отец мой либо в этом тоже замешан, ведь ему были невыгодны наши отношения, либо просто об этом знал. В принципе это одно и то же.
Доставать пулю это очень больно. Но, если ее оставить в теле, то рана заразится и человек умрет. С правдой еще хуже. Если ее не говорить, то останешься жив с вечно гниющей раной внутри.
— Я не знала, Макс, — голос подвел.
У него включился телефон. Макс сел на койке, свесив ноги на пол. Машинально приложил ладонь к раненному плечу.
— Да, — незнакомым угасшим голосом сказал мужчина, нажав на дозвон.
Послушал несколько секунд.
— Приеду, — и отбил вызов. — Света, мне ехать надо, — повернулся ко мне.
В его глаза было больно смотреть. В них темнела бездна.
— Я должна тебе сказать…
— Мы договорим, — он прижался ледяными губами к моему лбу, — обязательно. Но позже.
Трусливая часть меня умоляла промолчать. Дать ему уехать, а себе еще раз все обдумать.
— Речь о Кирилле, Макс, — затараторила я. — Когда я тебя искала, приехала на квартиру. Там хозяйка. Она сказала, что ты съехал двумя днями ранее. С ней все понятно… Теперь. Но… Я позвонила Кириллу. Он сразу примчался. В новой дорогой тачке, Макс. И мне сказал, что
