Предатель. Вернуть любимую (СИ) - Мила Дали
Но кое-что все-таки не дает мне до конца успокоиться. Это тяготит меня и сковывает как кандалами, мешая двигаться вперед с должной скоростью…
— Ты моя звезда! — В гримерку влетает Эльвира. — Прошла идеально! Я тобой горжусь!
— Я очень старалась.
— Сияла ярче платья, взгляда не оторвать! На тебя весь зал смотрел, а особенно Мирон. Я не предупредила его, что у меня новая модель. Решила сделать сюрприз.
— И, похоже, сюрприз удался.
— Еще как! Застыл, как мраморное изваяние, не шелохнулся, пока ты шла по подиуму, — смеется. — Но ты в гримерке не задерживайся, а выходи в зал. Все девочки уже там.
Вздыхаю.
— Да, сейчас только припудрюсь. Показ закончен, но реклама ваших нарядов продолжается.
— Именно!
В зале играет музыка и много гостей, а я сразу же выделяю из толпы когда-то самое милое сердцу лицо.
Вышла секунду назад, однако Мирон увидел меня мгновенно и теперь не отводит взгляда.
Эта неистовая магнетическая, наполненная страстью, ненавистью и огнем сцепка наших взглядов будоражит и щекочет мои нервы.
Мирон стоит в компании статусных знакомых, кажется, они о чем-то оживленно общались, но сейчас Суворов будто потерял к разговору интерес. Его глаза темнеют, когда я, вспомнив, что робкая девочка Рита умерла вместе с верой в мужское благородство, расправляю плечи и направляюсь к ним.
Возле Мирона стоит Виталина.
Если раньше я, одетая в скромные поношенные вещи и с пустыми карманами, чувствовала себя на фоне блогерши ущербной мышью, то теперь, забрав у нее самую заветную мечту — стать моделью у Кирияновой, больше себя так не чувствую.
Виталина мне не рада. Чем ближе я подхожу, тем сильнее она чернеет. Губы поджимает, ноздри раздувает, во взгляде пылает немое бешенство.
А вот Захар Олегович одобрительно присвистывает и говорит, что не ожидал встретить меня здесь.
— А как я не ожидала! — ахает Лилия Павловна. — Рита, я в приятном шоке! Эльвира мне ничего сказала.
— Спасибо, дорогая, — снисходительно улыбаюсь я и приобнимаю ее как закадычную подружку. Я никогда в жизни не обращалась к Лиле словами «дорогая», «милая», «сестренка», но у Кирияновой все модели так между собой общаются, а я очень быстро учусь. — Все так неожиданно закрутилось. Эльвира Леопольдовна сама меня пригласила, — перевожу взгляд на Виталину, — мне не пришлось проходить кастинги, обивать пороги Модного дома и досаждать владелице.
В зале достаточно шумно, но я слышу, как Мирон рвано и тяжело выдыхает.
— Поздравляю, Рита, — говорит он тихо, но для меня его шепот громче десятков голосов.
— Благодарю, — сдержанно киваю и обращаю внимание на бокал в его руках. — Мирон Олегович, не принесете мне шампанского?
— Да, конечно, — охотно соглашается он и срывается на поиски официанта.
Какой галантный мужчина, оказывается. Подумать только. Куда же делась его спесь, высокомерие, слепое чувство превосходства?
Я снова смотрю на Виталину — ее затрясло. Жалко ли мне ее? Нет. Меня она не жалела.
Одновременно с Мироном к нам подходит незнакомый мужчина. Высокий брюнет с редкой проседью в элегантном костюме.
— Вас Марго зовут? — бархатным тоном интересуется он. — Вы — новая модель.
— Верно, — слегка улыбнувшись, отвечаю я.
— Позвольте представиться. Роман Багиров. Я давний спонсор Модного дома.
— Очень приятно.
Протягиваю ему руку, но не так, как делают мужчины, а изящно — как учила Кириянова.
— Вы не представляете, насколько это взаимно… — Роман целует мою руку.
А я в этот момент бросаю короткий взгляд на Суворова, который так сильно сжимает тонкие ножки бокалов, что, кажется, они вот-вот треснут. И так гневно наблюдает, как губы Романа скользят по моей коже — можно подумать, что Мирон хочет разорвать спонсора.
— …Может быть, пройдемся? — предлагает Роман. — Или я вас отвлекаю?
— С удовольствием.
Сделав глубокий вдох, разворачиваюсь и следую с Багировым.
Между лопатками так жжет от взгляда Мирона, в солнечном сплетении плещется жар.
Ища внутреннюю опору, вспоминаю полезные выжимки из лекций психолога, которые слушала по ночам. Цитаты из книги по саморазвитию, найденную в библиотеке Эльвиры, и наставления самой Кирияновой.
— Заранее прошу прощения за личный вопрос, но… вы свободны? — спрашивает Роман.
Будучи неготовой к столь быстрому интересу, отвечаю уклончиво:
— Возможно, — перехватываю бокал с подноса официанта.
Выразительный голос, грохотнувший за спиной, вводит меня в растерянность.
— И кто этот счастливый кандидат? — спрашивает Мирон.
Ах, он шел за нами? Не сказать что я этого не предвидела.
— Извините, Роман, я отлучусь, — говорю Багирову, оглядываясь на Мирона. — Душно стало.
Согревая шампанское в ладони, грациозно шагаю на выход из автосалона.
Лишь оказавшись на улице, с облегчением выдыхаю. Все хорошо. Как никогда лучше. Но нужно чуточку продышаться и обдумать, как продержаться дальше. Жаль, на улице очень холодно, и уже через минуту меня начинает знобить.
Решаю вернуться в зал, однако мои плечи внезапно окутывает теплом — Мирон накидывает на меня свой пиджак.
Глава 25
— Малышка… — говорит Мирон и тут же заминается. — Тебя теперь и малышкой назвать язык не поворачивается.
— Так быстро постарела? — выгибаю бровь.
— Нет, — спешит объясниться, — ты великолепна. Но стала другой. Прости, что испортил твою жизнь. Мне очень жаль.
Его слова звучат искренне. Впервые в голосе ноты настоящего раскаяния.
Маленький осколочек моего замерзшего сердца — все, что от него осталось — звенит и отчаянно бьется о толстые стенки сундучка, в который я его спрятала. Осколочек рвется к Мирону, чтобы тот его отогрел точно так же, как меня, когда укутал пиджаком. Но сундук такой тяжелый и прочный, что у бедного сердца нет шансов из него выбраться.
Мирон сожалеет…
Тогда почему ему было не жаль запирать меня в особняке? Не жаль стыдиться моей бедности? Не жаль так лживо делать мне предложение, когда у него уже была невеста. Не жаль делать ребенка с Виталиной в том проклятом отеле…
— Не извиняйся, — слегка приподнимаю уголки губ, — если бы ты не загнал меня в такую ситуацию, ничего бы этого не было, — киваю в сторону автосалона. — Я бы и дальше продолжала жить с матерью и отчимом в коммуналке, перебиваться с копейки на копейку. В лучшем случае после окончания вуза устроилась бы в какую-нибудь средненькую ветеринарную клинику. Или пошла, как мать, работать фасовщицей в теплицу, а к тридцати пяти годам спилась. Что нас не убивает, то делает сильнее. После твоей измены я думала, что умру, но, как видишь…
— Какой же я мудак… — шепотом сокрушается он.
— Тш-ш… — прикладываю указательный палец к его
