Цена измены - Елена Алексеевна Шолохова
Инна подумывала ему признаться, но так и не осмелилась. Как сказать любимому мужу, что от его ласк внутри всё только напрягается? И в те разы, когда она ничего не чувствует – это еще хорошо. Как такое сказать и не обидеть? Он ведь примет всё на свой счет, хотя она винила себя. Да она практически стала думать о себе, как о неполноценной!
Плакала втихаря. И подмечала, вроде бы, незначительные детали, но такие, оказывается, говорящие. Однажды утром Никита опаздывал на работу, торопился очень, а она заметила, что одна пуговица ослабла и немного болтается. Хотела позже, вечером, пришить покрепче, но увидела, что кто-то уже постарался. Кто? Диана, конечно. А в последний месяц он приходил поздно с работы и отказывался от ужина. Говорил: Диана их там всех накормила.
Инна помнила Диану с турбазы, помнила ее вороватые взгляды, которые та бросала украдкой на Никиту. Но тогда она еще верила в него, как в себя. И кроме легкого раздражения ничего к ней не испытала.
Это потом сомнения, подозрения, неуверенность сплелись в такой тугой клубок, что она в ком угодно готова была видеть соперницу. А уж в умнице Диане, которая вечно рядом с её мужем, – тем более.
Иногда слова жгли язык, но сказать про свою ревность она так и не сумела. Это казалось таким унизительным. Боже, да она сама ему всегда говорила, что никогда не опустится до ревности и выяснения отношений.
А Никита, как назло, приходил домой вечерами и рассказывал про работу, про отдел и, конечно же, про Диану. Без всякой задней мысли. Но Инну душила обида, хотя виду она не показывала. А вот по-настоящему она испугалась, когда Никита про нее умолчал. Рассказывал про фуршет и вдруг запнулся, смолк, смутился сразу. Начал говорить о чем-то другом. А у Инны все обмерло внутри. Даже дышать больно стало…
* * *
Сон окутывал ее, уносил прочь от реальности. Только в груди по-прежнему кололо. А потом вдруг полыхнуло резкой болью, и Инна, вздрогнув, проснулась с криком:
– Митя!
Никита с Машей на руках тут же заглянул в комнату.
– Сколько времени? – встревоженно спросила она.
– Да почти столько же. Ты всего минут пять спала…
– Митя…
Но договорить не успела – в дверь позвонили. Долго, настойчиво, требовательно.
Никита открыл дверь, и Инна услышала голос матери:
– А ты что тут здесь забыл? Куда внука дел, сволочь?
Что ей отвечал Никита, Инна не слышала. Да и Маша тут же зашлась в плаче.
Покачиваясь, она вышла в прихожую.
– Мама, Митю украли, – тихо простонала она со слезами.
– Что? Как? Кто украл? – Алла Арнольдовна вращала глазами, охала, переспрашивала. Но потом, будто набравшись сил, снова разразилась: – Идиоты! Ребенка не уберегли. Сгубили! Что еще можно было ожидать от вахлака и такой дуры! Что? Уже обратно его впустила? Тфу. Дура, тря…
Никита передал Инне плачущую Машу, а сам распахнул входную дверь, схватил Аллу Арнольдовну за рукав кашемирового пальто и поволок на выход.
– Э-это что… Как ты смеешь? Руки убери, паршивец! А ты куда смотришь…
Он ее все-таки вытолкнул и сам вышел следом.
Из подъезда еще какое-то время доносились ругань и угрозы матери, но Инна не вслушивалась. Она сидела на диване, покачивая, прижимала к себе Машу и тихонько нашептывала: Митя, Митенька…
глава 18
За несколько часов до...
К пяти уже всех забрали с продлёнки, и Митя остался в классе один. Светлана Ивановна какое-то время крутилась рядом – расставляла на полки книги, собирала брошенные игрушки и карандаши, сдвигала стулья. Митя охотно помогал ей – она была молодая, добрая, веселая. Ему она нравилась. Он даже попросил её быть их учительницей вместо Оксаны Викторовны, но та лишь звонко рассмеялась в ответ и ласково взъерошила ему волосы.
Потом Светлане Ивановне кто-то позвонил. Взглянув на экран, она довольно зарделась и выскочила с телефоном в коридор.
Митя еще немного подождал и тоже ушёл. Сидеть одному было скучно, а ждать, когда за ним придут, он мог и в вестибюле. К тому же окна вестибюля выходили на дорогу – можно было увидеть маму ещё на подходе, издали.
Он уселся на скамейке, рюкзак и куртку пристроил рядом и принялся ждать, неотрывно глядя в окно. Вон из-за того поворота должна показаться мама с коляской. Митя, конечно, больше любил, когда его забирал отец. Раньше он всякий раз выпрашивал у отца что-нибудь купить: игрушечку, сладкое, попить. А то и заехать в кафе. С мамой такие номера не проходили, а вот отец никогда ни в чем не отказывал.
Но в последнее время Митя не просил ничего. И даже когда отец сам ему что-нибудь предлагал – отказывался наотрез. Держал слово. Кому он это слово дал – он и сам точно не понимал. Просто каждый вечер перед тем, как уснуть, он тихонько, но отчаянно молил: «Пожалуйста, пусть папа вернется! Больше мне ничего-ничего не надо. Только пусть будет всё, как раньше». И к этим своим наивным обещаниям относился с большой серьезностью и верой.
А по отцу он скучал. Тех минут, пока они ехали из школы до дома и потом еще немного сидели в отцовском джипе у подъезда, – не хватало катастрофически. Это только душу травило. Хотя в те дни, когда забирала мама, он тосковал еще острее. Тогда не было и этих крох.
Мимо проходила Оксана Викторовна, их учительница. В синем плаще она торопливо цокала на выход. Она вела в их классе только до обеда, потом у нее начались уроки со второй смены в четвертом «Б».
Оксана Викторовна явно спешила, однако увидев Митю, подошла к нему. Он невольно выпрямил спину и внутренне подобрался.
– А ты что здесь сидишь? – спросила строго.
– Маму жду, – ответил он.
– А где твоя мама?
– Сейчас придет.
Она раздраженно вздохнула, посмотрела на часы. Но, слава богу, ничего больше не сказала, только поджала недовольно губы и ушла. Митя выдохнул.
Оксану Викторовну он не любил, да и вообще побаивался. Даже когда он не знал за собой никаких грешков, даже когда домашку сделал всю от и до, а на уроке сидел, не шелохнувшись, стоило ей остановить на нем взгляд, и сердечко начинало дрожать, а ладони потели. В такие минуты всегда хотелось скукожиться, вжать голову в плечи, а то и вообще закрыть глаза, но он,
