Я рожу тебе детей - Ева Ночь
— Слышишь, Лер? Он всех бросает! Нужен тебе такой мудило? У него только машина блестит, а все остальное — грязь и копоть.
Олег давно знал, как любые слова можно вывернуть наизнанку и вложить совершенно другой смысл. Судя по всему, у его сына — отличные задатки, если их повернуть в нужное русло. Он умел.
Змеев себя поверженным не считал, однако объясняться и оправдываться, доказывать, что он не верблюд, — верный способ показать собственную слабость и уязвимость, дать в руки противника (а сейчас они с сыном не пытались найти общий язык, лишь выплескивали друг на друга свою правду, которая никак не хотела становиться общей) очень хорошие карты.
— В общем, ты мне не нравишься, папка. Точнее, дядька. До папки ты не дорос или, еще точнее, не заслужил такое звание. Это, знаешь ли, ответственность, а ты, судя по всему, не привык отвечать. Только бла-бла-бла. А как до дела — то не знал, то не смог, то бросил.
— Если ты ждешь, что я кинусь сейчас доказывать, что все не так, то ошибаешься.
— Тебе просто нечем крыть! — запальчиво возразил Никита.
— Что бы я ни сказал, какие доводы ни привел, ты обязательно найдешь к чему придраться. Это правильно, но лишь в том случае, когда слышат только себя и свою правду.
— Правда всегда одна!
— Правда всегда у каждого своя, иначе никогда бы не возникало споров даже по тем вопросам, где все очевидно. Но люди всегда находят аргументы, способные повернуть историю вспять.
— В общем, это все твои аргументы? Больше нечего сказать? — продолжал допытываться Никита.
— Сказать есть что, но, повторюсь: ты не услышишь. А поэтому разговор теряет смысл. Он неконструктивный.
— В таком случае, отвези нас домой. Прогулялись, наговорились, хватит.
— Мы с Лерой не нагулялись и не наговорились. А ты если закончил — вперед, никто тебя не держит.
— Лер? — требовательно посмотрел на Лерочку Никитос. Сверлил, гипнотизировал взглядом.
— Никит, послушай, — попыталась она достучаться до его сына, но тот и ее слышать не захотел.
— Решай: ты с ним или со мной, — приступил к шантажу мелкий засранец, и Змеев почувствовал, что может проиграть. Хотя какие игры… Жизнь, как есть. А он сейчас в свете Никитиных рассуждений выглядел не очень.
— Я сама по себе, — уперлась Лерочка. — И не спешила бы судить сгоряча. Во всех проблемных ситуациях, — включила она психолога, — есть несколько вариантов решения проблемы. Конфликт заключается в том, что ты уперся и не собираешься искать компромисс. Ты и не собирался давать шанс. А это несколько другое, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул он, — почему же не понять? Ну, счастливо оставаться! Совет да любовь! Только помни: он уже двоих бросил. Двоих, о которых мы знаем. А сколько их было на самом деле, он ни за что не признается. Ну, или наплетет тебе с три короба, на жалость надавит, несчастным прикинется, по ушам поездит, как заправский Дон Жуан. Такие умеют! Смотри, не попадись, как курица безмозглая!
Пыхтя, он пытался открыть дверцу. Ту самую, откуда ручку своротил.
«Карма догнала», — почти без эмоций подумал Олег и помог, пышущему праведным гневом, сыну выскочить на волю. Дверцей, естественно, он хлопнул так, что уши заложило.
— Никита! — попыталась его остановить Лерочка.
— Пусть остынет, — сказал Олег, глядя, как мальчишка трусцой бежит в сторону метро. — Тут недалеко, не промокнет.
— Ты как бесчувственное бревно! — вспыхнула она и тоже вышла из машины. Олег, вздохнув, тоже вышел под дождь. Давно он за девушками не бегал. Очень давно.
— Я чувственное бревно, — схватил он ее за плечи. — Вернись в машину. Если хочешь, я отвезу тебя домой. Как-то не задалось наше совместное катание.
Она вернулась под его настойчивой рукой, села вперед. А так бы помчалась за мальчишкой вслед.
— Как ты можешь иронизировать? И вообще! — вытирала она капли со лба и зябко ежилась.
Неженка. Мерзлячка. И это почему-то трогало его, цепляло. Она… беззащитная какая-то именно в этот момент. И волосы у нее вьются. Наверное, поэтому — косички.
Возможно, ей кажется, что эти спиральки-облачко — неделовой стиль. Да так и есть на самом деле. Без косичек она кажется еще моложе, чем с ними.
Она тут же позвонила подруге. Юле. Сестре Али. Змеев не прислушивался к их разговору, но понял, что на том конце эфира Юля Лерочку успокаивает.
— Пожалуйста, как только Никита явится домой, позвони мне, хорошо? — настаивала Лерочка. — Да, я переживаю. Ты же знаешь, какой он вспыльчивый и сумасшедший временами. Да, я знаю, что возраст и гормоны. Да, я в курсе психологии подростков. Поэтому и беспокоюсь. Нет, лучше не разговаривай пока. Дай ему отойти и остыть. А то он, чего доброго, еще и из дома сбежит.
Она со вздохом закончила разговор и снова его удивила:
— В такую погоду хорошо сидеть дома. Укрыться пледом, держать в руках чашку с какао и пялиться в окно. Или читать книгу. Но я не хочу домой. Поехали куда-нибудь. Просто так. В машине тоже можно смотреть в окно.
— Я включу обогрев, и тебе станет тепло, — сказал Олег. — А плед у меня есть. Хочешь, укутаю? Будешь очень симпатичной бабочкой в клетчатом коконе.
— Хочу, — кивнула она, поколебавшись несколько секунд.
Он включил обогрев. Достал плед. Укутал Лерочку собственноручно. Как он мог отказаться от возможности прикоснуться к ней?
А потом они помчали вперед, просто так, без цели. Ехали, разбрызгивая лужи. Шуршали дворники по стеклу. Лерочка смотрела в окно, и меж ее красивыми бровями залегла черточка.
Олег хотел бы знать, о чем она думает, но боялся нарушить хрупкое равновесие. Молчание, казалось ему, чуть сгладило то, что наговорили они с Никитой друг другу.
Глава 24
Лерочка
Мне понравилось ехать в тишине. Неизвестно куда. Я не чувствовала времени, мне было хорошо в клетчатом пледе. Тепло и будто отгородившись от всего, что случилось.
Я понимала Никиту. Его чувства, его боль. Он только казался злым и непримиримым, однако душу имел тонкую и ранимую. Правда, никогда бы в этом не признался. Но все его поступки, хоть и с налетом вызова, говорили сами за себя.
Он ревностно опекал младшую сестру. Он оберегал Юлю, особенно когда она ждала ребенка. У нее была не самая простая беременность, и Никита готов был порвать любого, кто косо посмотрел бы на его тетку.
Он умел дружить. В нем всегда горело слишком большое чувство справедливости. Может, поэтому он вечно влипал в разные истории с драками. Часто защищал кого-то, потому что не мог
