Грех - Anastasia Avi Samaeli
Два дня я не выходил из номера. До тех пор, пока не позвонили с ресепшена. Милый женский голос сообщил, что ко мне приехал некий Доминик Прайс. Через минуту в номер вошёл блондин. Покачав головой, он присел рядом со мной и, даже не поздоровавшись, сказал:
– Выглядишь паршиво, Стивен.
Будто я сам не знал. Чувствовал я себя точно также.
Доминик смотрел на меня и ждал. Ждал исповеди. И я рассказал обо всём. О сыне и Джен. О Маркусе и встрече с Лайлой. Рассказал обо всём, что произошло в том баре и после. По мере моего рассказа лицо друга менялось. Он посмотрел на мою руку, которая уже становилось синей.
– Я готов взять на себя управление церковью, готов помочь тебе с рукой. Но прости, Стивен, оставаться в отеле не входило в мои планы, – спокойным голосом сказал друг. – Я не настолько богат, чтобы оплачивать номера. А жить с тобой и видеть, как ты катишься вниз, я не намерен. Так что, будь добр, дай мне адрес дома, где живёт Лайла. Я остановлюсь у неё, Стивен. За несколько дней ты даже не позвонил ей, верно? Не узнал о том, что заставило её танцевать? Да что с тобой? Что плохого в этих танцах?
– Дело вовсе не в танцах, – скривился я. – Дело во лжи. Зачем она скрывала от меня тот факт, что зарабатывает деньги в этом баре? Доминик, я дал ей всё. Всё, в чём она нуждалась, и даже больше. Зачем ей этот бар? Да, она говорила, что мечтала поступить в танцевальную школу. И поверь мне, она бы поступила. Она чертовски талантлива. Как оказалось, не только в танцах.
Доминик поднял спортивную сумку и направился к выходу.
– Я не собираюсь учить тебя, Стивен. Но и губить две жизни не позволю. В конце концов, я посвятил свою жизнь служению. И я намерен узнать, что произошло на самом деле.
Я засмеялся. Громко. От души. Пытаясь выглядеть не таким сломленным, каким был на самом деле.
– Что ты собрался выяснить? Зачем она изменила мне с лучшим другом? Зная, что Джен сделала тоже самое?
Стоя на пороге, Доминик обернулся. И, покидая мой номер, крикнул:
– Да не могла она, Стив! После того, что ты рассказал об этой девушке, я просто уверен, что здесь что-то нечисто. И я докопаюсь до истины. В глубине души ты сам понимаешь, что она не стала бы предавать тебя. Потому что любит. Гордыня, Стив. Один из самых страшных грехов. Ты поймёшь, что без неё ты ничто. И дай Бог, чтобы не стало поздно. Я помолюсь за тебя, Стивен Медлоу. Пусть Господь снизошлёт на тебя озарение, – тяжело вздохнул Доминик. – В воскресенье проведешь последнюю проповедь. После чего можешь бежать. Но помни. От себя убежать не удавалось никому. До встречи.
Как только Доминик вышел, я отправился в номер Маркуса. Ноги сами несли меня туда. Зачем? Понятия не имею. Дверь была не заперта. Платье лежало там же, где я видел его в последний раз. Номер был пуст. На прикроватной тумбочке лежали чаевые. Значит, Маркус тут не жил. Всего лишь снял номер на пару ночей. Руки потянулись к платью. Я поднял его, прижал к груди и понёс в свой номер. Прикоснувшись к атласному куску ткани, мне показалось, что я чувствую тепло родного тела. Слышу звонкий смех моей девочки.
Разложив на кровати порванную ткань, я понял, что платье уже не спасти. Почему-то я чувствовал, что это красное и довольно старое платье, которое было заштопано в нескольких местах, имело для Лайлы огромное значение. Иначе зачем ей танцевать в этом старье. Я задумался. А что я вообще знал о её семье?
Единственным человеком, кто мог поведать историю красного платья, была Клаудия. Мать моей любимой девушки. Сейчас я готов был простить ей всё на свете. Но сможет ли она простить меня?
Маленький, едва уловимый лучик надежды теплился в остывшем сердце. Я выбежал из номера, сел в грузовик и поехал в тот дом, который так ненавидела Лайла. Мне необходимо было поговорить с её матерью.
Остановившись у знакомого старого крыльца, я буквально выпрыгнул из грузовика и постучал. Дверь открыл Хосе. Оттолкнув его, я вошёл в дом, не дожидаясь приглашения. Клаудия сидела на диване и, ловко работая спицами, вязала красивую кружевную шаль. Я присел рядом с женщиной и, взяв за руку, взглянул в её уставшие глаза.
– Клаудия. Прошу вас. Расскажите мне о красном платье. Том, в котором танцует ваша старшая дочь.
Клаудия улыбнулась, продолжая вязать. И эта улыбка была такой нежной. Передо мной сидела не та пьяная женщина, которую я видел в первый раз. С тех пор прошёл всего лишь месяц, но казалось, что прошла целая вечность.
– Осталось всего несколько петелек, и шаль будет готова, – хриплым голосом заговорила женщина, указывая на спицы. – по традиции нашей семьи, мать вяжет белую шаль для дочери, перед тем как выдать её замуж. Этой шалью вы должны будете покрыть её голову вместо фаты, когда поведёте к алтарю. Вы ведь женитесь на моей доченьке, правда? Иначе на ней всегда будет стоять клеймо позора.
Мне стало тошно. Руки опустились. И вдруг я понял. На меня снизошло то самое озарение, о котором говорил Доминик. Я женюсь на ней. Не просто чтобы уберечь от выдуманного позора. Я действительно этого хотел. И пусть она сейчас злится на меня, пусть ненавидит. Я на коленях буду молить эту девушку простить меня и стать моей женой. Я знал, что понадобится время. Много времени. Но Лайла будет моей женой.
Закончив вязать, Клаудия расстелила шаль на столе, показывая её мне. Это действительно было красиво. Я представил, как покрываю голову моей девочки этой красотой, созданной руками её матери. В глазах защипало. Хотелось плакать. Мужчины не плачут? Плачут! Иногда сильнее женщин. Просто делают они это в одиночестве. Сложив белое кружево, Клаудия нежно погладила его и протянула мне. Хосе стоял рядом. Его глаза блестели. Прямо сейчас они отдавали мне свою дочь. И я не подведу этих несчастных людей.
Встав с дивана, мать Лайлы зашла в спальню и вышла со старым фотоальбомом. Протянув мне старое фото, она улыбнулась.
– Это моя мать в том самом платье, о котором вы спрашивали, Отец Медлоу. Моя мать была лучшей танцовщицей Севильи. Посмотреть на неё приезжали из Мадрида и даже из других стран. Ох, как она танцевала!
С фото на меня
