Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Глава 15. Моцарт

«Евгения Игоревна дома», — получил я сообщение от Ивана, едва вышел из кабинета её отца.

— Уехала? Ну и славно! — буркнул я под нос и выдохнул.

Честно говоря, я думал, мы вернёмся вместе. Но баба с возу, кобыле легче. Так даже лучше. Сегодня у меня ещё столько дел.

Если бы она только знала, эта упрямая девчонка, за столько ниточек пришлось потянуть, чтобы её отец сделал то, что он сделал. И пусть она уже не могла свести мои усилия на нет, приятно удивила её сообразительность. Один простой вопрос — и мы вернулись к событиям двухмесячной давности, когда её отец сам пришёл ко мне.

Но мало кто знал, что перед этим было ещё четыре месяца работы, чтобы заставить его это сделать, подвести к решению, которое он принял за своё.

Правда, он предлагал в уплату не дочь. Нечто другое. В чём никогда, видимо, не признается Женьке: что он, аристократ, бля, до мозга костей, сливки общества, элита интеллигенции, решил пойти на преступление. Но в безрезультатной попытке спасти свою задницу заглотил крючок с наживкой ещё глубже, как раз до самой жопы.

Предлагать дочь у него и в мыслях не было. Но, сделав один раз, второй всегда даётся легче. А он уже продал одну дочь за кресло депутата. И когда я попросил другую, даже с облегчением вздохнул.

Но кстати о первой. Я посмотрел на часы. Если всё пойдёт по расписанию, Александра Игоревна у меня сегодня на десерт. А пока лёгкий ужин, который, надеюсь, встанет господину Тоцкому поперёк горла.

Но перед этим ещё надо заскочить в офис.

— О, господи! Колян! — шарахнулся я в сторону, на инстинктах хватаясь за спину, где раньше носил ствол. — Ты какого хера здесь делаешь?

— Смотрю, — вытащил Патефон голову из дыры в потолке, которую нежно ощупывал пальцами. — А ты знаешь, что, судя по загибу металла, воздуховод резали снизу?

Меня удивило, что он ничего не спел. Видимо, на такие сложные слова как «загиб» и «воздуховод» подходящая песня в его репертуаре не нашлась. А вот в моём нашлась:

— Сколько я зарезал, сколько перерезал… — спел я, задрав к нему лицо.

Подозреваю, просто настроение у него было не песенное. С того дня как я рассказал ему про конверт и что он единственный, кто входил в кабинет, Патефон как-то сник. Ходил угрюмый. Преданно заглядывал мне в глаза, словно боясь увидеть в них сомнение и разочарование. И всё по десять раз перепроверял. Решётку вентиляции, через которую пацан выбрался в туалете, снял и обнюхал уже раз пять. Теперь вот очередной раз пялился в дыру на потолке.

— Конечно, знаю, Коля. Её два месяца назад прорезали мудаки, что ставили этот агрегат, — показал я на потолочный кондиционер. — С чего-то решили, что у меня над головой, а не по центру кабинета, он будет смотреться лучше. Пришлось им сказать, что я не согласен, и они сделали вторую дыру, ну а эта, как видишь, осталась.

— А Гандоша как про неё узнал? — вернув квадрат подвесного потолка на место, он спрыгнул на пол.

— Антоша как раз приходил побеседовать со мной на счёт работы. Вот как раз в тот самый день, когда они решили прохерачить вторую дыру.

— Дыра!.. Ды-ы-ра!.. Ты одна мне нужна… — всё же спел Колян задумчиво. Боюсь, в оригинале вместо «дыры» было другое слово, но я не стал наступать песне на горло. — А здесь у тебя что? — он открыл шкаф, пощёлкал пустыми вешалками.

— Свои платьишки там храню, — покачал я головой, когда он постучал по задней стенке. Я налил в стакан на два пальца рома и предложил доморощенному пинкертону: — Будешь, сыщик?

Он отрицательно мотнул головой, захлопнул дверцы шифоньера и уселся на стол.

— Как ты вообще можешь быть так спокоен? — резко обернулся он.

Я замер, не донеся стакан до рта.

— Я не спокоен. Вот сейчас выпью, и увидишь какая у меня будет истерика.

— Я серьёзно, Серый, — кипятился Патефон. — Он же, сука, меня подставил. Прополз ужом и наложил кучу тебе на стол. А ты свою жизнь ему до сих пор доверяешь.

Я сделал глоток. Скривился. Фу, ну и дрянь это пиратское пойло.

— Ну, скажем, за кучу на моём столе я парнишку в ней же и похоронил бы. «До сих пор» — это всего лишь третий день. И сомневаюсь, что сидя за баранкой ему захочется самоубиться вместе со мной — пацан не ради этого столько лет усердно учился, чтобы из-за меня погибать. Но то, что ты заходишь в мой кабинет, когда вздумается — факт. Так что да, всё указывает на тебя, — упёрся я задницей в подоконник, предвкушая его реакцию.

— Это же глупо! — подскочил он, уязвлённый в самое нежное место — моё доверие к нему. — Я что дебил? Знаю, что хожу и буду сам себе свинью подкладывать?

Я вздохнул, глядя как он размахивает руками.

— Слышь, вентилятор, хорош лопастями вращать. Заходишь ты сюда как к себе домой — да, но ты видел хоть раз, чтобы я закрывал кабинет? Видел от него ключи?

— Так это…

— Так что?

— Так камеры же…

— Так да, — хмыкнул я. — И в любой другой день сюда кто только не заходит. Чего только не оставляют на моём столе, когда меня нет. Но именно в этот день так совпало: ты был один. А отсюда вопрос: кто-то знал, что ты будешь один? Или это ты не знал, что будешь один?

— Серый, — растерялся он. — Но как же… дыра, записи, Гандоша… Ты же сам сказал…

— Что сказал? Что ты один сюда заходишь? Или что тебя хотят подставить? Или что это Антон?

Стол скрипнул, когда он снова устало придавил его задницей:

— Ты специально, да? Подзуживаешь?

Я допил ром. Второй раз пошло лучше. Но всё равно редкостное дерьмо.

— Да, Коля, да, — выдохнул я. — Хочу, чтобы ты башкой своей подумал. Разные варианты рассмотрел. Не то, что вижу я, а что видят все.

— Да что тут думать! На твоём месте я бы уже выбил из пацана правду, или душу — там как получится.

— И, знаешь, почему ты не на моём месте? Потому что не надо решать на эмоциях. А вдруг на пацана давят? Или он наживка? Или это вообще был не он?

— Не он — это как? — развернулся Колян, задницей протирая стол.

— Хером о косяк, — кинул я в рот засахаренный арахис, что лежал в вазочке рядом с баром. — Он мог письмо и не подкладывать.

И не стал говорить, но я же не зря лично ползал в воздуховоде. Что-то было не так. Лестница, что до сих пор лежала в грузовом лифте. Открытый люк в шахте. Не прикрученная решётка в туалете. Столько сложностей ради конверта? Допустим. Но почему же тогда за собой не убрать? Нет, это было лишь начало, пробный выстрел, первый раз. Но я собирался усердно делать вид, что полученное предупреждение мной услышано и я резко разочаровался в Патефоне.

Дело, конечно, было не в нём. Раскол и недоверие хотели посеять во всей команде. Ведь все, кто зашёл бы в кабинет в тот день, стали бы друг друга подозревать. Но повезло одному Патефону. Значит, он пока и будет отдуваться. А дальше посмотрим.

— А не хочешь поспешить с решением? — спросил он.

— Спешка нужна при ловле блох, Коля. А мы никуда не торопимся. Поговорим с его мамкой. Культурно, как цивилизованные люди, без нервов всё перепроверим. А когда разберёмся, тогда я и решу, что и с кем делать.

— А твой козырный интуитивный поиск ничего не дал?

— Ничего не дал, господин Ива̀нов. Никто никому ничего не передавал в эфире.

— А фото Луки? — происходящим он явно был расстроен и озабочен больше меня.

Я пожал плечами.

— Коль, да мало ли там народу прошло, когда завалили Луку. Сотовых с камерами тогда ещё не было, чтобы каждый мент, что потоптался на месте преступления, оставил себе селфи с трупаком на память. Но эта фотка, — я забрал с ящика стола деньги и пошёл сейфу, в котором и лежал сейчас снимок, — наши спецы говорят: сделана цифровой камерой.

— Стой! — подскочил Патефон.

— Да стою, хоть дой, — ответил я, открывая сейф. И снова скривился на писк. А ведь раньше, я его не замечал. Надо, надо исправить. А то он и на работе теперь напоминает мне про Женьку. Про наше ограбление. А она и так упрямо не шла из головы. Как опускала глаза, когда я ей подмигивал, едва сдерживая смущённую улыбку. Как зябко обнимала себя руками, стоя у окна. Как сбивалось её дыхание, когда я оказывался слишком близко…