Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти

Я хочу смотреть на неё каждую минуту, когда она рядом со мной.

Она быстро становится зависимостью.

Это делает меня плохим? Это делает меня похожим на Пола Айзека Портера?

Я обещал маме и дедушке, что буду жить тихо, чтобы никому не причинить вреда, но вот я с женщиной, она живет в маминой комнате, и моё сердце ощущает уныние, когда я признаюсь себе, что она мне нравится. Я чувствую, что привязываюсь к ней.

Я отодвигаю занавеску в её комнату и чувствую, как всё моё тело заряжается лишь от простого акта её проверки. Покрывало поднимается и опадает, в то время как она спит, тёмные волосы рассыпались по совершенно белому хлопку подушки. Моё сердце увеличивается в размерах, распирая грудь, и я потираю место над сердцем ладонью, размышляя: если — имею в виду, если бы была параллельная вселенная, в которой мне было бы позволено рассчитывать на будущее с ней, я не испытывал бы боль благоговения при одном взгляде на неё. Интересно, смогу ли я когда-нибудь принять её как должное? И почему-то я знаю, что никогда этого не сделаю.

Не то чтобы это имело значение. Мои мечты о преданности бессмысленны.

Я напоминаю себе, что в течение жизни человека происходит метилирование ДНК и активируются гены (прим. Метилирование ДНК — это модификация молекулы ДНК без изменения самой нуклеотидной последовательности ДНК, что можно рассматривать как часть эпигенетической составляющей генома). Например, изменение в структуре метилирования ДНК может включить ген, который должен был оставаться выключенным, и вызвать рак. Если моё метилирование изменится со временем, может быть включен неправильный ген, и я могу стать серийным убийцей. У меня нет способа узнать и нет способа предотвратить такой исход.

Но…

«Живи тихо, и независимо от того, что происходит внутри тебя, ты никогда не сможешь причинить кому-то боль, Кэссиди».

Я задёргиваю занавеску, чтобы оградить Бринн от моего взгляда, и поворачиваюсь лицом к гостиной. Низкий книжный шкаф встроен в стену под окнами, выходящими на Катадин, и полки наполнены до отказа книгами о наследственности, ДНК, противостоянии природы и воспитания, нейробиологии, кодировании и декодировании, экспрессии генов и регуляции.

Я прочитал все до единой, но ответа, который я хочу, ответа, который так отчаянно искала моя мать, нет ни в одной из них. Нет никаких гарантий, и только монстр будет рисковать чьей-то чужой жизнью, когда вероятность трагического исхода настолько выше среднего.

Мои кулаки сжимаются от отчаяния.

Мне нужно что-то делать. Мне нужно освобождение.

Сердито стянув с себя фланелевую рубашку, я бросаю её на пол, затем натягиваю футболку через голову и выхожу наружу в прохладное утро. На позапрошлой неделе я срубил два дерева, и оба нужно колоть на дрова.

Это приятное чувство — облегчение — снова размахивать топором, физическое напряжение приветствуется после трёх дней сидения у кровати Бринн и полулежачего сна прошлой ночью рядом с ней. Когда стальное лезвие раскалывает дерево, я позволяю себе несколько минут подумать о прошлой ночи.

То, как я чувствовал себя, держа женщину в своих объятиях, подавляющее чувство защищённости и благодарности, которое я теперь испытал, — это то, чего я хочу никогда не забывать. Она очень скоро уйдёт, но я навсегда сохраню эти воспоминания. Я буду благодарен за них, за возможность вновь пережить ту ночь, когда я заснул с женщиной, с Бринн, спящей у моего сердца.

Я бросаю взгляд на дом и наклоняюсь, чтобы поднять ещё одно большое круглое бревно.

Сейчас она слаба, как котёнок, и я всё ещё не уверен, что она вне опасности с точки зрения инфекции. Если всё пойдёт хорошо и ей удастся избежать заражения, швы можно снять через семь или восемь дней, но я бы не доверил их заднему сиденью моего вездехода ещё две или три недели после этого. Что означает, что у нас ещё есть около месяца вместе.

Месяц.

Я размахиваюсь и погружаю топор в крепкий пень, затем наклоняюсь, чтобы собрать то, что наколол, наслаждаясь прикосновение суровой текстурой коры к моим голым предплечьям и груди. Мне нужна эта проверка реальности. Подойдя к шестифутовой груде брёвен за сараем, я поднимаю брезент, который сохраняет её сухой, и добавляю те, которые принес.

Месяц с Бринн.

Почему это до сих пор не пришло мне в голову, выше моего понимания, возможно, потому что я был полностью поглощён её выживанием и не имел времени, чтобы наметить ближайшее будущее.

Если я так себя чувствую по отношению к ней после трёх дней, как, чёрт возьми, я буду чувствовать себя через четыре недели? Господи, мне нужно придумать какие-то стратегии для того, чтобы я не привязывался к ней еще сильнее. Мне нужно понять, как держать дистанцию.

Я разминаю мышцы под утренним солнцем и тянусь к небу, оценивая ожог, вызванный часом рубки.

Хммм. Это единственное, что я могу сделать: оставаться занятым.

На самом деле, я даже не могу позволить себе тратить время, я уже потерял его, сидя у её кровати. Сад и животные нуждаются в ежедневном постоянном уходе, древесина нуждается в рубке, и я должен сделать эти летние ремонтные работы в доме. Ветряная мельница за сараем нуждается в некотором обслуживании, солнечные батареи нуждаются в хорошей чистке, и я должен немного повозиться с тормозами на вездеходе. Если не будет времени сидеть и смотреть на неё, как влюблённый щенок, будет легче не развивать чувства.

Ещё одна идея: я могу держаться подальше от дома. Она может пользоваться домом в течение следующих нескольких недель; это будет её владением. Мне даже не нужно спать в моей спальне в конце коридора, сразу за ванной. Я могу спать на веранде позади дома, мочиться в лесу и пользоваться душем на открытом воздухе. Я буду держаться от неё подальше, когда буду пользоваться кухней, один или два раза в день, или, может быть, я пройду лишнюю милю, соберу для себя всю еду сразу и буду держать её в погребе под сараем. Тогда мне не придётся заходить в дом чаще, чем раз или два в неделю, если только не пойдёт сильный дождь. И даже тогда, я полагаю, Энни не будет возражать провести ночь в компании в своём маленьком, дырявом сарае.

— Ты не хочешь больше привязываться, — говорю я себе вслух, возвращаясь к пню. — Сильные чувства могут привести к изменениям в поведении, поэтому перестань быть глупым. Ей нужно быть здесь? Конечно. Пока. Но она не твоя гостья. И она, определённо, не какой-то потенциальный объект любовного интереса. Она просто девушка, которая попала в беду и нуждалась в твоей помощи. Скоро она уйдёт.

Конечно, мне всё равно придётся общаться с ней — особенно в течение следующих трёх или четырёх дней. Ей понадобится помощь в очистке и смене повязок. И пока она поправляется в маминой постели, мне нужно приносить ей еду и питьё. Но как только она достаточно поправится, чтобы позаботиться о себе, я скроюсь, пока не придёт время отвезти её в Миллинокет.

Чувствуя себя сильнее, хотя, несомненно, тоскливо, я вытаскиваю топор из колоды и кладу на пень ещё одно полноразмерное бревно для рубки.

***

Я снимаю джинсы и встаю под душ на открытом воздухе, хватаю бутылку жидкого мыла «Доктор Броннер» с небольшой полки, прикрепленной к стене дома, и выдавливаю небольшое количество себе в ладонь. Я втираю его в волосы, затем смываю. Оно не создаёт много пузырьков, потому что оно биоразлагаемое, но всё же делает свою работу.

Я всё ещё моюсь мылом из галлонных бутылок из тех последних нескольких ящиков, которые купил дедушка. Если я смешиваю концентрированное кастильское мыло с водой в пенообразующем флаконе, средство расходуется в десять раз дольше, и в итоге мне нужно использовать только две или три галлонные бутылки в год. Иногда мне кажется, что я никогда их не закончу, и я задаюсь вопросом, было ли это намерением дедушки — сделать запасы на всю мою жизнь, чтобы у меня никогда не было причин уходить.

Я провожу по скользким от мыла грудным и брюшным мышцам, твёрдым и отчетливо проступающим под кожей. Когда мои пальцы скользят по соскам, я внезапно мысленно возвращаюсь к соскам Бринн, которые были бледно-розовыми и нежными. Я видел их лишь мгновение, прежде чем заставил себя отвести взгляд, но они были прекрасны, и видеть их своими глазами было самым эротичным моментом в моей жизни.