Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Амени, поднявшись утром в башню, нашел Пентаура спящим в том самом углу прямо на голых камнях. Верховный жрец присел подле него и накрыл рукой влажный лоб любимого ученика.

— Бедный мой мальчик, — прошептал Амени и склонился, чтобы поцеловать волоски, проступившие на уже давно не бритом затылке, но Пентаур проснулся раньше и затравленной кошкой отпрыгнул в скопившуюся в углу тьму. — Ты измучился. И это против воли богов изводить себя так, чтобы утро заставало тебя скорчившимся, подобно червяку.

Пентаур вскочил на ноги и склонился к покрытым белым полотном коленям наставника:

— Я больше не доверяю своим глазам, святой отец.

— Что ты видишь?

— Я вижу смерть.

Амени сжал ладонями щеки ученика, чтобы заглянуть в глубину темных глаз.

— Я не понимаю, чья она, — пролепетал Пентаур. — Позволь поделиться с тобой наблюдениями.

— Погоди, дай мне закончить с тем, зачем я поднялся к тебе, чтобы мысли о земном не омрачали наших божественных дел.

Пентаур склонился к руке жреца и отошел в сторону, чтобы Амени смог подняться на ноги.

— Я долго размышлял над тем, что будет лучше для Нен-Нуфер.

Сердце Пентаура остановилось.

— Я наблюдал за нею весь месяц. Она не похожа на остальных девушек не только внешне, но и своим усердием. Ей уже открыты те знания, которые даны не всем дочерям царского дома, и наш Лотос не должен завянуть в нерадивых руках, — верховный жрец выдержал паузу. — Боги отдали ее в храм, и здесь она должна остаться, но уже не в качестве сироты или прислужницы, но жрицы. Она достойна стать одной из служительниц Великой Хатор.

Пентаур отступил от учителя и простер к нему руки, не веря услышанному.

— Я наблюдал за ней, — продолжал Амени. — Ее дух сильнее плоти, и это божественный знак, который мы с тобой проглядели. И пришло время исправить ошибку. Я отыщу ее после завтрака и скажу, что после грядущего праздника представлю ее Тирии, верховной жрице Хатор.

Только Амени не нашел Нен-Нуфер в пристройках, и одна из прислужниц указала ему на место, где следует искать девушку. Свернувшись, как кошка, та спала у ног статуи Исиды. Лицо хранило след недавних слез, а изможденное тело вовсе не чувствовало холода. Амени долго стоял над скрючившейся девушкой, не решаясь потревожить ниспосланный богиней сон, но потом, испросив у Исиды позволения, присел подле спящей и осторожно коснулся щеки, укрытой светлыми волосами. Нен-Нуфер зашевелилась, но, увидев старого жреца, не отпрянула, как Пентаур, а тут же припала к его руке, будто у ледяных ног богини искала человеческого тепла.

— Я не помышляла ни о чем плохом, святой отец. Я только хотела ей помочь…

Амени сжал дрожащие плечи девушки и попытался поймать помутневший зеленый взгляд.

— Кому ты хотела помочь?

— Нашей царице…

И, зарыдав, Нен-Нуфер уткнулась в укрытые льном колени жреца. Амени опустил широкую ладонь ей на затылок и, дав время успокоиться, попросил рассказать все по порядку.

— Я не знала о приезде царицы…

Вчера Никотриса одна с малочисленной свитой посетила храм, оставив скромное приношение, всего несколько украшений, но среди них Амени узнал ожерелье, которое всегда было на царице, когда та приезжала в храм на золотой колеснице фараона. На прошлом празднике Божественный повелел, чтобы царицу несли в носилках, и сейчас она отдала Пта последнее, что осталось у нее из личных подарков царственного супруга. Амени понял, что Никотрисе известно о просьбе фараона, и понимал, как и она, что только чудо беременности сохранит ей милость Его Святейшества.

— Я уже не могла уйти, — лепетала Нен-Нуфер. — Но я не вышла к ней, святой отец! Я спряталась за колонной и молилась, чтобы Хатор смилостивилась над нашей царицей и всеми нами. Я знаю, святой отец, что не смею поднимать глаза на жену Его Святейшества, и клянусь, что глядела только на статуи богов…

— Не плачь, милое дитя, хоть твои слезы и чисты, а молитвы приятны уху богов. Мы все молимся о нашей царице. И твои молитвы будут куда сильнее, когда Хатор примет тебя в число своих жриц. После празднеств я отведу тебя к мудрой и прекрасной Тирии.

Нен-Нуфер поцеловала руку жреца, но лишь тот скрылся за поворотом, она с прежними рыданиями бросилась к ногам Исиды. Самые великие страхи свершились — ее отдают Богине, обрекая на безбрачие, а ведь жена Амени обещала забрать ее в город и отыскать жениха. Второй год в ее теле расцветает красный цветок, и второй год ее преследуют странные видения, в которых ее обнимают крепкие мужские руки. И, если раньше она считала себя плохой и, сжимая в руках тет, сердоликовый амулет, узел Исиды, который носила на простом шнурке, молила богиню простить ей мысли, которые не посещают порядочную девушку Кемета, то теперь, когда ее, вместо молчаливых невольниц, окружали болтливые танцовщицы, поняла, что давно пришло ее время подарить тело мужчине и стать матерью, ведь Никотриса всего двумя годами старше, а уже четвертый год Великая царица.

Собрав последние силы, Нен-Нуфер поднялась с ледяных плит и направилась к пристройкам, только вместо того, чтобы позавтракать, собрала в корзинку лепешки, сладкие финики и немного пальмового вина, к которому сама никогда не притрагивалась, но которого вдоволь было у невольников. Незамеченная она покинула храм и направилась в Долину Царей, моля фараона простить такое скромное приношение его отцу. Обычно она оставляла с ужина самое лучшее, но вчера она не ела, да и нынче не собиралась в гробницу, но плакать в храме Нен- Нуфер боялась. Амени мог увидеть ее и осудить за проявление печали, когда сердце должно было возликовать от оказанной милости.

Когда ее в числе прочих танцовщиц, наставницы первый раз отпустили в город, она не пошла с шумными девушками на рыночную площадь, боясь получить от Пентаура нагоняй за легкомыслие. Она последовала за плакальщицами и, отстав на половине пути от похоронной процессии, оказалась среди гробниц царского дома. Усыпальница фараона Менеса оставалась открытой, и Нен-Нуфер вошла под своды молельни и возложила на жертвенник горсть фиников, которые захватила в дорогу. Такого скромного подношения эти стены еще не видел, и Нен-Нуфер склонилась перед дверью, за которой находилась статуя фараона, объясняя, что это все, что у нее есть. И через мгновение поймала себя на том, что рассказывает фараону всю свою жизнь. И так, всякий раз, когда их отпускали из храма, она стала приходить к фараону, как другие приходят к родителям. И лишь перед духом Менеса она не скрывала своих страхов, тайных желаний и порой слез, хоть всегда просила прощения за слабость.

С каждым днем путь в Долину Царей становился все легче и легче. Путь, который даже ранним утром был под силу немногим. Она шла вдоль канала, по которому пять лет назад спустили погребальную лодку, и вода делилась с девушкой прохладой. Однако сейчас Нен-Нуфер не могла позволить себе отдых, потому что вышла слишком поздно и боялась, что на обратном пути тонкие подошвы сандалий не защитят ступни от раскаленного песка, да и в храме ее могут хватиться, ведь она ушла без спроса, но фараон Менес поймет и простит такой краткий визит.

Нен-Нуфер не знала, о чем станет говорить с ним. Она, должно быть, утомила его рассказами про Пентаура и необъяснимую холодность жреца. О царице и счастье его сына, царствующего фараона Тети, она просила всегда, но нынче в ее глазах слишком много слез, чтобы просить за царственную чету. Однако фараон Менес не простит ей жалоб на то, что ей выпала честь стать жрицей Хатор. И она не посмеет жаловаться. Ей, сироте и дочери чужестранцев, оказана великая честь. Или милость, которую она должна безропотно принять.

Нен-Нуфер прикоснулась к раскаленному песчанику, чтобы сглотнуть последние слезы, крепче прижала к груди корзинку и вдруг услышала конское ржание. Прежде ничего не нарушало тишины раннего утра. Сердце сжал страх — что если ее прогонят, приняв за рабыню? Или того хуже — обвинят в воровстве? Впервые Нен- Нуфер пожалела об украшениях, принесенных женой Амени. Надень она пусть самое простое ожерелье, ей могли бы поверить, что она будущая жрица. А сейчас на ней старое платье, которое настолько мало, что пришлось по дороге надорвать подол, чтобы было удобнее шагать. Она влезла в него ради Пентаура, во взгляде которого читала неодобрение тонким одеяниям танцовщицы, и сейчас именно из-за его гнева она здесь, в Долине Царей, одна. Но боги и фараон защитят ее от людской несправедливости, и Нен-Нуфер смело шагнула за угол гробницы. И тут же крик застрял в пересохшем от долгого пути горле. Всклоченная конская грива, визг колесницы, ужас в глазах возницы… От сильного удара ее отбросило к стене гробницы. Стало нечем дышать, и после яркой солнечной вспышки наступила кромешная тьма.