Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина
Потом я проснулась в одной постели с Хабаровым. Он слегка сонный, привычно блистательный, торс такой, хоть на обложку. А у меня одежда помялась, коса растрепалась и наверняка перегаром разит. Позорище! И вдобавок все рьяные споетницы колхоза тут, под окнами гуляют… Зрелищ ждут. И буду я в их глазах именно такой, какой меня Анжелка выставила — брошенкой, крутящей задницей перед заезжим миллионером.
— Это конец, — простонала я.
— Думаешь? — Хабаров лениво прошёл к окну, отдернул шторы, потянулся, а я на пол сползла, не дай бог кто увидит. — И что делать будешь?
Я задумалась. Что? Да хоть об стенку убейся, ничего не сделать, сплетни теперь год идти будут.
— У тебя нет случайного подземного хода, чтобы прямо до самой конторы?
— Я обычный русский миллионер, а не граф Монте-Кристо, — оскорбился Хабаров. — Предлагаю расслабиться, если уж ты на улицу боишься. В душ сходи, у меня мартини есть…
На мартини меня перекосило. Подползла в окну на четвереньках, глянула одним глазком — стоят сплетницы, торсом любуются, окаянные. Я подумала — а вдруг само рассосётся? Схожу и правда в душ, выйду, а тут никого, и спокойно домой побегу. Огородами, на четвереньках… Потом вспомнила про бабушку, про двух зайцев и снова за голову схватилась — покажет мне, где раки зимуют, как пить дать.
Решившись я и правда в душ пошла — сейчас им надоест и они разойдутся. Хабаров выдал мне пушистое, подозрительно розовое полотенце, которое с его мужественностью не очень вязалось.
— У меня конечно есть твои трусики, — сказал он. — Но их я сохраню на долгую память, так что там как-нибудь… без сменки.
Вот подлец! Я вспыхнула и дверь захлопнула. Душ тут не чета моему, с пятидесятью литрами горячей воды, хоть какой-то плюс моего положения. Мылась я долго, а точнее — просто стояла пол струями воды, опасаясь выходить наружу. Снаружи — Хабаров с торсом, куча сплетниц… а тут водичка тёплое, в сто раз лучше. Затем завернулась в розовое полотенце и вылезла.
Последствия пития родниковой воды ощущаются во рту так, словно язык горькой плёнкой обтянуло. Порылась в шкафах — целая упаковка щёток, штук пять, все дорогие. Думаю, бюджет миллионерский потерю одной переживёт. Полотенце норовит выскользнуть и упасть, одной рукой придерживаю копну мокрых волос, в другой щётка. Футболку пока не трогаю, она аккуратно расправленная висит на змеевике, я надеюсь вернуть ей нормальный, менее мятый вид.
— Это же не моя щётка? Я знаешь ли, щепетилен в таких вопросах…
Я вздрогнула, полотенце наконец вырвалось на волю и упало, Хабаров в дверях стоит… Наклонилась, скорее подобрала, к себе прижала — буквально трясёт.
— А я разве не сказал, что замок на двери сломан?
Я просто сломана, растоптана, у меня нет сил сражаться.
— Хабаров, — прошу я. — Уходи, пожалуйста.
— А может, не стоит? — и смотрит на меня тяжело так, с прищуром, даже коленки подгибаются. — Репутации твоей конец… Чего терять, ты мне скажи?
И ко мне шагает. Я — назад. Уперлась в бортик ванной, дальше отступать некуда. Задница голая, обеими руками за полотенце цепляюсь, причём на правой — крошечные брызги зубной пасты.
— Хабаров…
— Тссс..
Он меня не трогает. Пока не трогает… схватился бы за голый филей, я бы наверное махом протрезвела и заверещала бы так, что всем сплетницам уши заложило. Это уже на уровне рефлексов — у меня был только один мужчина, мой муж, заниматься сексом с другими я просто не привыкла, не умею… Но за мои прелести он не хватается. Наклоняется и тихонько трёт я кончиком носа о мой нос. Странная такая ласка, мы с Маришкой так делаем. Потом лёгким поцелуем касается лба, глаз по очереди — это вынуждает меня опустить веки… стою, глаза закрыты, и вся полна долбаного предчувствия, что вот сейчас поцелует в губы. Да я жду этого. Права наверное, Анжелка, и все эти бабы, что гуляют вокруг дома. Пропащая я. Вертихвостка. И да, вот ещё немного и я плюну на свою репутацию, от которой и так ничего не осталось.
Я не выдержала и подалась вперёд первой, сама коснулась его губ, и едва не застонала — решилась, родниковой воде спасибо. За окнами пол колхоза, а я предамся горячему блуду, и пусть горит все синим пламенем. Хабаров дёргает ко мне моё безвольное тело, мнет, комкает его, а я податлива, как воск. Стону, или он стонет, сердце стучит, как сумасшедшее… или это в дверь стучат?
— Стучат, — шепчу я отрываясь от его губ. — В дверь стучат. Теперь в окно.
— Плевать. Подождут.
На улице что-то с грохотом падает, хотя я подозреваю, что роняют намеренно. Суровый голос обещает все кары небесные, и выпороть, и коленками в угол на пшено всех причастных к не качественному воспитанию блудящего потомства. Вздыхаю.
— Не выйдет… Это бабушка моя. Если не открыть, она тебе дверь выбьет и на Зорьке верхом заедет.
— Что? — спросил Хабаров, все ещё не соображая, видимо мысленно он под моим полотенцем. — Какая бабушка?
А руки — на моей талии, одна уже почти на грани допустимого. Сбрасываю их себя, отрывать приходится силой.
— Моя. Иди открывай, отсидеться не выйдет…
— Может в ванной? — нервно поинтересовался Хабаров.
— Замок же не работает…
— Соврал. Я его ножиком отжал.
Одним словом — Хабаров. И тут уже не до стеснения — сбросила полотенце, бегом натягиваю на себя одежду, джинсы противно липнут к влажной ещё коже, и состояние — истеричное. Вытолкнула своего несостоявшегося любовника в коридор, навстречу стихийному бедствию под названием моя бабушка.
— Девок портишь? — с порога грозно крикнула бабушка. — Думал денег куры не клюют, так все можно?
И надвигается грозно, а в руках — клюка. О неё она опирается, когда ноги болят, а ещё Зорьку гоняет, если та домой идти не хочет. Как оказалось, против мужиков её тоже можно использовать.
— Бабуль, — попыталась я донести до неё. — Я уже давно порченая!
— А ты молчи, пока не спросят!
Замахнулась на меня своей клюкой, потом видимо, пожалела, схватилась за полотенце. Полотенцем не очень больно, но обидно. И самое невероятное — смешно. Я запрыгнула на тумбу в коридоре, стою, наверх бабушке сложнее замахиваться, Хабаров до этого не додумался и бегает по дому. И бабушка за ним, с клюкой.
— Одумайтесь, бабуля! — кричит он и уворачивается.
От бабушки увернуться зряшное дело, она моложе была мастерски поросят кастрировала сама, а их поди поймай и удержи… Наконец она его в угол загнала, клюкой ему точно несколько раз досталось. А мне смешно, еле смех сдерживаю, и Хабарова — жалко. Бедненький, досталось, ни за что ни про что…
— Какая я тебе бабуля? — взвизгнула бабушка. — Я женщина в самом расцвете сил!
— Я больше не буду! — взмолился Хабаров.
— Чего это не будешь? — уточнила бабушка.
— Ничего не буду. Только хватит меня бить, это между прочим, больно… А я не знаю, как с бабушками договариваться. Хотите, денег дам?
Тут его бабуля ещё раз и стукнула. Потом на кресло уселась, и пот со лба вытерла — устала. Хабаров поднялся, на бабушку глянул оскорбленно, на меня — обиженно. Торс свой совершенный потёр, на нем красная отметина, ещё и синяк, наверное, будет, у бабушки рука крепкая…
— Чего ржёшь? — спросила у меня. — ну-ка спрыгивай и домой пошли, до вечера огород полоть будешь, потом ещё Зорьку доить посажу. А ты, мильянер, имей ввиду — будешь тут блядство разводить, я тебя этим дрыном до самого ЗАГСа доведу. Ок?
— Ок…
Я спрыгнула, от греха, пока по ногам клюкой не получила. Ещё один взгляд на Хабарова, а он прям всем своим видом страдает безмерно. Вздохнула. Зато теперь выходить из дому не страшно, бабушка у меня кому хочешь наваляет… За руку меня схватила и потащила вперёд, мой маленький буксир, и плевать ей, кто что скажет.
— Чего уставились? — спросила она у двух баб, что сидели на лавочке ожидая свежих сплетней и семочки грызли. — Думаете мильянеры как то иначе блудят? Да так же, как и наши трактористы. Кстати, Зина, ты бы бежала на телятник лучше, чем здесь жопу просиживать, иначе там твоя Катька при живом муже рыжего внука наблудит. Чего встала? Пошли.
