София Чайка - Вещий сон, или Интуиция
- И это должно меня успокоить?
У нее вырвался смешок, а Остап подхватил ее на руки и вместе с ней сел на диван. У Яны закружилась голова. От перемещения. От предвкушения.
Их новый поцелуй с привкусом ревности и еще неугасшей ярости очень отличался от предыдущих и стал для Яны открытием. Первое жесткое прикосновение твердых губ внезапно превратилась в лихорадочное желание обладания.
Яна тут же забыла про скромность. Она целовала Остапа смело, почти отчаянно. Возможно, она действовала не слишком умело, но зато с чувством. И ей это нравилось. А еще состояние эйфории, которого Яна не испытывала ни разу в жизни.
Они, наверное, сошли с ума, причем оба, потому что Яна неожиданно заметила, что ее халат расстегнут, и лифчик - тоже, мужская рука поглаживает чувствительные вершинки, а она не только не возмущается, более того - подбадривает его вздохами и легкими стонами. Он оторвался от ее губ и опустил голову к груди. Яна дернулась и затрепетала в его руках, а он сжал ее в объятиях еще крепче.
- Яна Евгеньевна!
Кто-то стучал в дверь ординаторской и, наверное, не в первый раз. Яна резко вскочила с мужских колен и принялась дрожащими пальцами застегивать бюстгальтер.
Остап тихонько чертыхнулся и приставил указательный палец к ее губам, приказывая молчать. Он поставил ее за шкаф, а сам открыл дверь. Ей только показалось, или в интонации дежурной медсестры действительно слышалось разочарование?
- А... где Яна Евгеньевна? И почему вы закрылись изнутри?
- Думаю, она делает вечерний обход. А я собирался переодеться. Что-то случилось? - Голос Остапа звучал совершенно спокойно, будто не он только что целовал ее губы и... О, Боже! Ей тоже не мешало бы прийти в себя.
- Пациент из девятой палаты требует врача. Я сейчас позвоню ей на мобильный.
Только не это! Ее телефон - в кармане халата, и стоит медсестре набрать номер...
- Я сам ей позвоню. Не тратьте деньги. У вас слишком маленькая зарплата, не так ли?
- Да, маленькая. Такой внимательный доктор. Вы в нашем городе, наверное, совсем одни? Не скучаете?
К этому моменту Яна почти закончила одеваться, но ее пальцы застряли в петле для пуговицы халата. Медсестра флиртовала, самым бессовестным образом!
Она затаила дыхание в ожидании ответа Остапа.
- Не слишком. У меня много работы. Но благодарю за заботу.
Щелкнул замок, и Яна высунула голову из-за шкафа.
- Нас почти поймали с поличным!
- "Почти" не считается.
- Эта медсестра - известная сплетница.
Она попыталась обойти вставшего на ее пути Остапа.
- Яна, - он обнял ее, но девушка попыталась вырваться. Яна Ивановна Синичка пряталась, скрывалась, словно воришка. Непривычное состояние. - Все хорошо. Слышишь?
Она перестала с ним бороться и подняла голову, чтобы видеть глаза.
- Все это, как-то...
- Тебе не понравилось?
- Понравилось. Но, понимаешь, я чувствую себя так, словно делаю что-то...
- Неправильное? Запрещенное?
- Да.
- В следующий раз мы займемся этим у тебя дома. Или у меня. - Он правильно понял ее вопросительный взгляд. - Не сомневайся.
- Ты позволил ей выгнать себя? - Эд невозмутимо доедал пиццу, доставленную курьером, словно речь шла не о нем, будто не его сегодня нагло выставили из больницы. И кто! - Эта глупая гусыня? Никчемная, слабохарактерная пигалица? Уродина?!
- Заткнись. Лучше поешь. Похудеешь от нервотрепки.
Виктория почти задохнулась от возмущения и обиды. Нервотрепка?! Кто бы говорил? У него самого проволока вместо нервов! Сидит спокойный, как удав, когда она не находит себе места.
Ей хотелось сбросить на пол хрустальную вазу с фруктами, но та все равно не разобьется, а Эдду это вряд ли понравится.
Для него же старается! Квартиру ему нашла со старой хозяйкой - почти развалиной. Пожил бы там немного. Гляди, бабка ему квартиру и отписала бы. Родственников на горизонте не видно. Состряпать дарчую в наше время - плевое дело. А ты! Если только...
Она заметалась по комнате, кипя от злости, ожидая возможности высказаться. Лишь тогда, когда мужчина дожевал последний кусок, Вика решилась задать вопрос:
- Она тебе понравилась? - Эд взял в руки бутылку с колой и раздражающе медленно сделал несколько глотков. Он никогда не пил спиртного, но Вика не знала, почему. Да и сейчас это не так уж важно. Она понимала, что не стоит дразнить зверя, но не удержалась и спросила: - Сознайся, ну же! Думаешь, я не знаю, что у тебя были другие - до и после, возможно даже во время наших встреч! Хочешь ее? Хочешь?!
Ему потребовался единственный стремительный прыжок, и Вика оказалась прижатой к холодной стене сухопарым мужским телом и рукой, пригвоздившей ее шею.
Тихо, но с ощутимой угрозой в голосе и прищуренном взгляде Эд проговорил ей в губы:
- Я предупреждал, чтобы ты не задавала мне вопросы?
Она кивнула, вернее попыталась - его рука все еще прижимала ее шею к гладкой стене. Вика испугалась и возбудилась. Возможно, последнее и толкнуло ее на безрассудство. Она прошептала:
- Я только хотела помочь. И узнать... что ты чувствуешь. Ты сам рассказал мне о ней.
- Тебе разрешено слушать, а не перечить. - Он почти нежно поглаживал большим пальцем шею Вики, посылая полчища жалящих "муравьев" по ее телу. Она замерла в ожидании. - Надеюсь, ты осознала свою ошибку?
Вика снова кивнула, ощущая, как его колено больно вклинивается между ее ног, свободная рука распахивает атласный халатик и забирается внутрь - туда, где она уже горячая, влажная ожидала него. Виктория всхлипнула, признавая власть этого мужчины, ухватилась за его рубашку, как за якорь, и расставила пошире ноги.
Раздался звук разъезжающейся "молнии". Сейчас она не может думать. Завтра. Все завтра.
Остап ушел в хирургию сразу же после их разговора. Его вызвали на очередную операцию. У Яны под утро появилась возможность вздремнуть, но она была слишком взбудоражена, чтобы уснуть.
Дождавшись семи часов, Синичка отправилась на утренний обход. Она внесла дополнения в листки назначений, выпила в ординаторской крепкий кофе, спустилась в приемное отделение, чтобы измерить давление водителям больничных автомобилей и выдать им разрешение на выезд.
Стоило ей показаться в терапевтическом отделении, она сразу поняла - что-то не так. Медсестры и нянечки при приближении Яны тотчас начинали шептаться, затем умолкали, а потом либо расходились в разные стороны, либо принимались бесцельно перекладывать вещи с места на место. Одни смотрели на нее с болезненным интересом, другие с сочувствием, некоторые с осуждением. Последнее беспокоило особенно сильно.
