Екатерина Вильмонт - Девочка с перчиками
— В субботу, девятнадцатого, в половине пятого. Понимающие люди говорят, что это вполне престижно…
— Что именно?
— Выходной день и хорошее время…
— Чушь собачья!
— Я тоже так подумал, но если уж ввязался в эту историю…
Как странно, думала Яна, почему мне все время как-то тревожно? Казалось бы, все у меня хорошо, даже отлично, и в институте после того скандала все успокоилось. Столбов сначала был тише воды, ниже травы, а теперь и вовсе исчез, говорят, вместе с папашей слинял за границу. Тот, как выяснилось, украл какие-то несметные миллионы из государственной казны. И Миша со мной, мне с ним хорошо, тепло, уютно. Он, кажется, действительно любит меня… А я? Мне странно и непривычно ощущать себя любимой. Кто меня любил в моей жизни? Только Олег… Ведь даже в детстве, когда многие дети купаются в родительской или хотя бы материнской любви, я была как волчонок… Хотя кто сказал, что волчицы не любят своих детенышей? Я всегда чувствовала, что не нужна матери, что я для нее обуза… Как она меня называла в раннем детстве? Чертово семя! А об отце, кроме как о «сраном шляхтиче», она не отзывалась. Бабушки тоже не было… Никого! Мать, конечно, кормила меня, мыла, она чистюля была, кое-как одевала, но никогда не ласкала, не шептала нежностей. Господи, как я завидовала девчонкам во дворе, чьи матери иногда мимоходом поцелуют свое дитятко. Мать никогда не справляла мой день рождения, я даже не понимала, что это такое… Один раз меня пригласили на день рождения Митьки Клокова, мальчишки с нашего двора. Я сказала матери, что меня позвали на день рождения. Она закричала, что незачем мне туда идти, она меня не пустит и чтоб я думать забыла об этой глупости, а на другой день вдруг сказала:
— Ты вот что, сходи к Клоковым, поиграйся там с ребятней… Тебя к какому часу звали?
— К трем.
— Вот и славно, — она достала из комода коробку конфет. — На вот, подаришь этому оглоеду.
— Зачем?
— На день рождения надо подарки дарить! Обычай такой, дебилы какие-то придумали! А теперь куда денешься!
— А кто такие дебилы?
— Идиоты недоделанные! Значит, к трем, говоришь? — Она позвонила куда-то и сказала совсем другим тоном: — Привет, подваливай к трем, моя оглоедка к трем на день рождения идет!
День рождения меня потряс! Митькина мама накрыла в комнате стол, все дети пришли нарядные, с подарками, Митькины бабка и дед играли с нами во всякие игры, потом нас позвали к столу и там было столько вкусного, такие пироги и махонькие бутербродики со всякой всячиной и салат оливье, и сладкая газировка в бутылках, а потом мы еще играли, а после игр дали чай с тортом… И никто из ребят не удивлялся, даже не радовался особенно, похоже, все они считали, что так и надо… Только я как дура всему радовалась. Помню, Митькина бабушка погладила меня по головке и дала большой пакет.
— Это зачем? — спросила я.
— Чтобы праздник еще продлился.
— А почему вы только мне даете?
— А остальным не так нужно…
Я поняла, что она меня жалеет, и это показалось мне до ужаса унизительным… Я поставила пакет на стул в прихожей.
— Не надо нам ваших подачек! — заревела и убежала. А на другой день вдруг представила себе, как сейчас сидела бы у телевизора и ела волшебный торт маленькой ложечкой, как ели у Митьки…
А мать, когда я вернулась, была довольная, даже добрая.
— Ну, как погуляла? — спросила она, томно потягиваясь на диване.
— Мам, а когда у меня будет день рождения?
— И не мечтай!
— Почему?
— По кочану! Я свои кровные тратить на чужих оглоедов не намерена, да и то сказать, большой праздник — родила редьку от ясновельможного хрена…
Я ничего не поняла, но только ужасно обиделась. И заревела.
— Брысь отсюда! Еще реветь она будет, настроение все сбила, чертово семя!
… — Миш, а почему ты химию бросил? — спросила вдруг Яна субботним утром.
— Скучно мне стало и противно — от химии столько бед в мире, не хотелось их множить, — засмеялся он, страшно довольный тем, что наконец-то Яна о чем-то спрашивает его.
— А живопись почему бросил?
— Потому что осознал, что я далеко не гений.
— А разве обязательно быть гением?
— В живописи желательно.
— Но ведь столько не гениев, которые считают себя гениями и прекрасно себе существуют…
— Конечно, но мне не хотелось пополнять их ряды.
— А писателю не надо быть гением?
Он засмеялся, поцеловал ее в голое плечо.
— Писателю не обязательно, но кто тебе сказал, что я писатель? Я написал одну книжку пока…
— А вторую писать не думаешь?
. — Думаю, но ты меня сбила с панталыку, я хочу только одного — быть с тобой…
— А после живописи ты ушел в какой-то сомнительный бизнес…
— О, вот там мне все говорили, что я гений, но меня это почему-то раздражало…
— Иными словами, ты еще не нашел себя?
— По-видимому… Но зато я нашел тебя! И если ты будешь со мной, я, возможно, скорее найду себя… Ты меня здорово изменила уже. Я всегда ненавидел среди бела дня валяться в постели.
— Значит, я дурно на тебя влияю?
Он приподнялся на локте, посмотрел ей в глаза и спросил шепотом:
— Ты меня любишь, Янка?
Она колебалась. Никто, кроме Олега, никогда не задавал ей этого вопроса. Она боялась его обидеть, но и просто ляпнуть «да» не могла, она сама не знала ответа на этот вопрос. Потому нежно улыбнулась, обняла за шею, притянула к себе, поцеловала… Понимай как хочешь…
— Все пора вставать, а то у меня уже сил не останется на эту дурацкую презентацию. А мне это здорово любопытно. И надо еще будет за мамой заехать…
Юля за завтраком спросила мужа:
— Какие планы на сегодня, Тим?
— У меня? Поеду на книжную ярмарку.
— Господи, зачем? — удивилась Юля.
— У Мишки сегодня презентация.
— Да? В субботу? Это престижно!
— Что престижно? — не понял Тимофей.
— Презентация в выходные дни…
— А у твоего гения когда презентация?
— Ну, во-первых, он не мой, во-вторых, не гений, а в-третьих, завтра. Сегодня я везу его к одной художнице по шторам.
— Да? Вот не знал, что по шторам есть какие-то специальные художники…
— А что ты вообще знаешь, кроме своей юриспруденции? — хмыкнула Юля.
— Ну, кое-что все-таки знаю, даже больше, чем тебе бы этого хотелось. Налей еще кофе!
— А волшебное слово?
— Перетопчешься!
— Тимофей, в чем дело? Это ревность? — кокетливо осведомилась Юля. — Мы же договаривались… Да, кстати, Миша еще с этой неряхой?
Тимофею захотелось запустить в жену сахарницей. Но он сдержался.
