Джудит Макнот - Рай. Том 2
— Это он подарил тебе кольцо, которое ты носишь на левой руке?
Мередит настороженно кивнула.
— У него паршивый вкус. Чертовски уродливая штука.
Он объявил это с таким великолепным презрением и, честно говоря, был настолько прав относительно кольца, что Мередит едва сдержала рвущийся наружу смех. Мэтт стоял неподвижно, вызывающе подняв брови, словно подначивая ее возразить, и Мередит закусила губу, пытаясь не хихикнуть.
— Это фамильная драгоценность.
— Настоящая дешевка.
— Но фамильная ценность это…
— Это любой предмет, — перебил он, — дорогой нам по воспоминаниям, слишком уродливый, чтобы попытаться продать его, и слишком ценный, чтобы выбросить.
Но вместо того чтобы разозлиться, как ожидал Мэтт, Мередит разразилась смехом, бессильно прислонившись к стене.
— Ты прав, — едва выдавила она.
Мэтт, не сводя с нее взгляда, пытался внушить себе, что она ничего для него не значит. Напрасно. Лишь сверхъестественным усилием воли удалось ему отвести глаза и посмотреть на стоявшие на камине часы:
— Уже начало двенадцатого. Пожалуй, пора спать.
Неприятно удивленная резким тоном, Мередит быстро выключила бра над диваном.
— Прости. Мне не следовало задерживать тебя так надолго. Совсем забыла о времени.
И словно карета Золушки, превратившаяся в тыкву с последним ударом часов, веселое, дружелюбное настроение, царившее в комнате весь вечер, неожиданно исчезло. Они молча направились наверх. Мередит почувствовала неладное, но не могла понять, что произошло. Мэтт тоже ощущал это, но в отличие от Мередит точно знал причину. С холодной вежливостью проводив ее до двери спальни Джули, он пожелал спокойной ночи.
Глава 37
Стрелки часов показывали полночь, но Мэтт по-прежнему не спал, лежа с закрытыми глазами. Мозг неотступно изводила лишь одна мысль — Мередит рядом, совсем близко, спит в комнате чуть дальше по коридору.
В половине первого Мэтт перевернулся на спину и в полном отчаянии вытряхнул из пузырька одну из таблеток, обладающую снотворным действием. В час пятнадцать он снова сорвал колпачок с флакончика и принял еще одну таблетку.
Лекарство в конце концов погрузило его в сон, тревожный, тяжелый, наполненный грезами о ней… О, эти бесконечные жаркие фантазии, в которых Мередит лежала в его объятиях, обнаженная, задыхавшаяся от страсти, осыпавшая Мэтта ласками, заставлявшими его стонать от невыносимого наслаждения. Он брал ее снова и снова, пока не испугал ненасытной жаждой обладания…
— Мэтт, прекрати, мне страшно! Он врезался в нее все с большей силой, хотя Мередит умоляла его остановиться.
— Мэтт, пожалуйста, хватит! Почему она угрожает позвать доктора?
— Если ты немедленно не проснешься, я вызову доктора!
Он не хотел доктора, он хотел Мередит. И пытался снова лечь на нее, вдавить в матрац, но она удерживала его и положила руку на лоб… И предлагала кофе…
— Пожалуйста, проснись! Я принесла тебе кофе!
— Кофе?
Она нежно погладила его по щеке и прошептала в самое ухо:
— Черт возьми, да проснись же! Ты улыбаешься во сне!
Именно проклятие привело Мэтта в себя. Мередит никогда не ругалась, значит, тут что-то неладно. Что-то неладно…
Мэтт вынудил себя открыть глаза и взглянуть в ее ослепительно прекрасное лицо, пытаясь сообразить, где находится. Мередит с встревоженным видом наклонилась над ним, сжимая его плечи.
— Что случилось? — пробормотал он. Мередит разжала руки»и со вздохом облегчения почти рухнула на постель.
— Ты метался и так громко кричал, что в моей комнате было слышно. Я прибежала сюда и попыталась разбудить тебя, но ты не просыпался. Я ужасно перепугалась, но лоб у тебя оказался холодным. Вот я принесла тебе кофе, выпей.
Мэтт послушно заставил себя сесть и, прислонившись головой к спинке кровати, провел рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя остатки странного сна.
— Это все таблетки, — объяснил он. — Сразу две действуют с силой ядерной боеголовки.
Мередит взяла пузырек и прочла инструкцию.
— Тут написано, что нужно принимать по одной. Мэтт, не отвечая, потянулся к кружке, выпил почти все содержимое и вновь, откинув голову, прикрыл глаза, ожидая, пока кофеин сотворит чудо, к счастью, совершенно забыв о видениях, терзавших его ночью.
Мередит, помнившая, что сразу после пробуждения Мэтт обычно неразговорчив, встала и неспешно расставила вещи на ночном столике, а потом рассеянно подняла халат и положила его в ногах кровати. Когда она повернулась, глаза Мэтта приняли более осмысленное выражение, черты лица расслабились и выглядели почти мальчишескими. Он казался сейчас совсем молодым. И очень красивым.
— Тебе получше? — улыбнулась она.
— Гораздо. Ты делаешь прекрасный кофе.
— У каждой женщины должно быть хотя бы одно коронное блюдо. То, что она может продемонстрировать, когда представится такая возможность.
Мэтт заметил веселые искорки в ее глазах и лениво усмехнулся:
— И где ты это вычитала?
— В журнале, который видела в приемной дантиста, — лукаво объяснила она. — Мое коронное блюдо — кофе. Что хочешь на завтрак?
— Это зависит от того, собираешься ли ты снова открывать консервные банки, — пошутил он.
— На твоем месте я призадумалась бы, прежде чем оскорблять кухарку. Под кухонной раковиной стоит чистящий порошок, который выглядит совсем как сахар, если положить его в овсянку.
Плечи Мэтта затряслись от смеха, и он поскорее допил кофе.
— Нет, серьезно, — повторила Мередит, улыбаясь ему от изножья кровати, — золотистая богиня в голубых джинсах, ангел с лукавым блеском в глазах. — Что бы ты хотел на завтрак?
«Тебя», — подумал он, и желание вновь охватило его буйным огнем. Он хотел ее к завтраку. Хотел протянуть руки, схватить ее, затащить в постель, зарыться пальцами в измятый шелк волос, соединить свое изголодавшееся тело с ее телом. Хотел чувствовать прикосновение нежных ладоней, войти в нее одним рывком, заставить стонать от исступленного экстаза.
— Все, что сможешь приготовить, — сухо обронил он вслух, закутываясь в одеяло, чтобы скрыть, как возбужден. — Я поем внизу, как приму душ.
После ухода Мередит Мэтт закрыл глаза и стиснул зубы, разрываемый яростью и неверием. Несмотря на все, что случилось в прошлом, она по-прежнему обладает властью над ним! Если бы все, что он испытывал к ней, можно было назвать всего лишь похотью он мог бы простить себя, но это внезапное тоскливое, безумное желание снова стать частью ее жизни… быть любимым ею…
Одиннадцать лет назад он влюбился в нее с той минуты, как увидел, и все это время не смог избавиться от образа смеющейся, чинной, заносчивой восемнадцатилетней девчонки.
