Кэтлин Стивенс - Возвращение в рай
Когда она уже открыла рот, чтобы отказаться, послышались шаги Мура.
— Праздник? — спросил он, переводя взгляд с Кибо на Сандру, — Я бы хотел посмотреть, что это такое. Обычно непальцы не приглашают чужих. Я польщен. А ты? — На лице Сандры он прочел лишь усталость и упрямую решительность.
— Я тоже польщена, но слишком утомлена.
И с тоской посмотрела на свою палатку.
— Не выдумывай. Для тебя это — обычный рабочий день. Именно ты и должна была бы настаивать на участии в местном празднике.
Мур старался не обращать внимания на судороги в ногах после долгого перехода, впрочем, как и на неровный характер Сандры.
— У тебя сейчас не десять человек, а только один… А у меня одна ты, — пробормотал он. Лучше пойти куда угодно, хоть в деревню, чем остаться наедине с ней, есть рис и не замечать этой напряженности.
— Прекрасно. Но должна тебя огорчить — ты уже пропустил День поклонения вороне, собаке и святой корове. И учти, здесь из трехсот шестидесяти пяти дней каждый третий — праздник.
— А что такое Мох Пуджья?
— День поклонения самому себе. Подходит?
— Кому — тебе или мне?
— Мне, конечно. Ты доктор — и так стараешься для других.
— А я как-то не заметил, чтобы ты поклонялась самой себе.
— Ну что ж. Я и не должна этого показывать. — Голос Сандры прозвучал резко.
Кибо зажег фонарь и снова закашлялся.
Ричард нахмурился и пообещал ему приготовить лекарственный сироп. Сандра вошла в свою палатку, куда Кибо уже отнес кастрюлю с горячей водой.
Сандра зажгла фонарь, сняла свитер, майку, брюки и прошла в угол. Нижнее белье вскоре полетело туда же, и она стояла нагая, вздрагивая всякий раз, когда мокрая губка прикасалась к телу.
На стенке палатки была видна ее тень: длинные ноги, плоский живот, маленькие холмики грудей, и сердце Ричарда бешено забилось.
Он попытался убедить себя, что это обычная реакция мужчины на обнаженную женщину. Но если Сандра — обычная женщина, то он не кто иной, как Эдмунд Хиллари, впервые штурмующий Эверест. Лучше бы пойти в свою палатку, тоже раздеться и помыться, но Мур стоял, как приклеенный.
Движения Сандры были так грациозны, что он просто не мог отвести от нее глаз. Как бы ему хотелось откинуть полог палатки, взять губку и отбросить ее. Он бы сам намылил эти изящные плечи, потом чуть ниже, еще ниже…
Он собрался с силами и отправился к себе, когда Сандра уже вытиралась. Яростно надраивая кожу, Мур спрашивал себя, кого же он жаждет. Проводник — это кто? Немного гейша, немного суперженщина. Он же хотел только Сандру. А не слишком ли он замахивается, он что, не видит, как на ее лице ясно написано: не подходи!
Но когда они встретились перед тем, как идти в деревню, у нее было другое лицо. Может, то виноват обманчивый свет луны? Он не знал.
— Ты так здорово пахнешь, — сказала Сандра, втягивая воздух.
Он обнял ее.
— А ты похожа на богиню Лакшми, светящуюся в темноте.
Девушка засмеялась, и они, взявшись за руки, пошли за Кибо через поляну к лесу…
— Лакшми сама по себе не светится. Ее путь освещают огнями.
Мур крепко сжал ее руку и потер ладонь большим пальцем.
— Кибо освещает твой путь фонарем. Тебе мало?
— Для меня — вполне. Но не для Лакшми. Для нее убирают дома, украшают их гирляндами цветов, если хотят, чтобы предстоящий год был щедрым.
— Прекрасно. А ты чем одаришь меня, если я украшу цветами свою палатку? — спросил он, привлекая ее к себе.
Потом они молча шли по тропе, следуя за фонариком. Слышала ли она, что он сказал?
— Я не могу обещать тебе…
— А я и не прошу обещаний…
— О, Ричард. — Эта мольба вырвалась из глубины сердца.
— Забудь мои слова. Извини. Видимо, есть что-то, чего я не понимаю, чего не знаю о тебе.
— Да, — призналась Сандра, глядя на деревенские огни, показавшиеся сквозь деревья.
Кибо привел их в дом семьи Такури. Вес его обитатели выстроились у дверей по возрасту — примерно от восьмидесяти лет до самых малышей.
— Намаете! — кричали они.
Мур и Сандра сложили ладони и поклонились.
— Намаете, — ответили они.
Их окружила толпа смеющихся детей и взрослых, которые повели почетных гостей в дом. Мебель была сдвинута к стенам, и все расселись на полу, где рисовыми зернами был очерчен святой семейный круг, яркими порошками — мандала — обозначены круги для каждого члена семьи и один — для бога смерти Яма.
Мур взглянул на Сандру.
— Рядом с этим кругом я и сяду, — вызвался он.
Она покачала головой.
— Я не боюсь смерти. Нет смерти без жизни.
Эти слова испугали его. Не они ли ключ к неразгаданной тайне Сандры Дэвис? Ричард пристально смотрел на девушку, пытаясь разглядеть то, что скрыто за спокойствием серых, как дым, глаз.
Когда она наконец доверится ему? Маленькая девочка подошла к Сандре, крепко вцепившись в поднос с фруктами и орехами. Наступив на подол шелкового сари, она споткнулась, и на Сандру посыпался дождь изюма, семечек, миндаля и сушеного инжира. Большие глаза девочки наполнились слезами. Сандра обняла малышку и прижимала к себе, пока та не перестала плакать и не устроилась на ее коленях, набив полный рот изюмом.
Сандра гладила черные прямые волосы девочки, перевязала ее красный бантик. И неизвестная прежде тоска наполнила сердце. Она чувствовала: Ричард смотрит на нее, она ощущала жар его взгляда и, казалось, слышала голос: «Разве это не прекрасно — держать на руках ребенка?» Она не могла отрицать. Вес маленького тельца, мягкая кожа, запах детства — все это вызвало в ней горькое и вместе с тем сладостное ощущение.
Потом подали праздничный ужин: тарелки с цыпленком и рисом, круглый плоский хлеб, намазанный маслом. Сандра отломила несколько кусочков для девочки и отпила ракси. Напиток обжег горло, зато принес облегчение. Стало так спокойно, что не хотелось даже шевелиться.
Мур поднял стакан в молчаливом тосте, и она вспомнила ту ночь в «Як и Йети», когда увидела его в ресторане. Почему от одного его жеста кровь начинала кипеть? Или то действие рисового вина? Сандра робко улыбнулась, и Мур тоже улыбнулся в ответ, не отрывая от нее взгляда. Большая чаша, наполненная лепестками, пошла по кругу. Девочка осыпала ими голову и плечи Сандры, а Мур все смотрел и смотрел на нее. Никогда раньше она не влюблялась и даже не предполагала, что без кого-то не сможет жить. Она никогда не знала, что боль и страсть могут сосуществовать так же, как жизнь и смерть.
Любовь… Так вот о чем все эти стихи и песни, которые слагались веками. Ну, а их любовь — на двадцать четыре дня? И все! И она растворится в прозрачном воздухе на высоте двенадцати тысяч футов так же быстро, как и возникла в долине Катманду?
