Ребекка Форстер - Секрет успеха
— Семьсот десять, семьсот десять, — бормотала она, идя по пустому коридору к двери номера, где расположился Флетчер.
Эта дверь ничем не отличалась от остальных, но за ней скрывался человек, который заставил ее почувствовать себя идиоткой. Набравшись смелости, Чар подняла сжатую в кулак руку и постучала. Так стучит обычно тот, кто ищет предлога, чтобы уйти, до самой последней минуты сомневаясь в правильности принятого решения. Конечно, выяснять отношения лучше при свете дня, Чар это понимала. Лучше ей было уйти в свою комнату и…
Сердце Чар замерло. Дверь открылась. Флетчер стоял в дверном проеме, и на фоне освещенного прямоугольника она видела только его четкий силуэт. Он, очевидно, только что выбрался из постели, и она уловила слабый запах, исходивший от его теплой кожи. Чар чувствовала себя круглой дурой и готова была провалиться от стыда сквозь землю, когда поняла, что он спокойно спал, пока она металась без сна в своем номере. Неожиданно она услышала свой собственный голос.
— Флетчер, нам надо поговорить. Прямо сейчас. — И Чар прошла мимо него в комнату, даже не заметив, что ее ранний визит, казалось, нисколько не обеспокоил и не удивил Флетчера.
— Входи, — сказал он чуть насмешливо и потянулся к выключателю.
— Нет, — остановила его девушка, — не надо света. Я ненадолго.
— Хорошо. Не возражаешь, если я вернусь под одеяло? Я раздет, а здесь довольно прохладно.
— Конечно, нет, — кивнула Чар и отвела глаза, пока он забирался в постель.
— О'кей. Теперь мне хорошо. Продолжай.
Его добродушный тон вызвал у Чар улыбку, но она вспомнила, как металась по номеру в бешенстве, и ринулась в атаку.
— Я хочу, чтобы ты знал: я не из тех, кто любит устраивать сцены, но мне необходимо сказать тебе кое-что о твоем поведении. Я разрешила тебе всегда и везде следовать за мной. Ты мог свободно входить в мою мастерскую и в мой дом. Да, даже в мой дом. И сейчас, когда я освободила для тебя место в моем сердце, ты относишься ко всему, как к игре. Это непрофессионально и, я думаю, не очень красиво с твоей стороны. В основном это все, что я хотела сказать.
— Понимаю. — Голос Флетчера звучал почти ласково, почти участливо, почти сердечно, но это «почти» не позволяло Чар поверить ему. — Да, я согласен. Ты была щедра и впустила меня в свою жизнь. Но не могла бы ты поточнее объяснить, в чем заключается мой непрофессионализм, — попросил он и быстро добавил: — Я хочу понять, что сделал не так, чтобы никогда больше не повторять ошибок.
Чар слушала его стоя, скрестив руки на груди.
— Ну, хорошо. Что меня не устраивает, так это твое отношение ко мне.
— В самом деле? — произнес Флетчер, растягивая слова и жестом приглашая ее продолжать.
— Да! — Чар пришла в ярость и, размахивая руками, стремительно подошла к кровати, на которой полулежа устроился ее обидчик. — Ты хорошо знаешь, что делаешь. Ты приехал за мной в Париж, уверял меня, что я для тебя самая желанная женщина на свете. А когда мы вернулись в Штаты и я ради тебя перевернула всю свою жизнь, ты ведешь себя так, словно я… я… вещь. Ты увел меня из зала, вложил мне в руку ключ. Ты снял номер. Я думала, что наконец мы… проведем вместе ночь, что мы станем… и… А потом так повел себя. Вот что я имею в виду!
Чар повернулась к Флетчеру спиной, обхватив себя руками, словно пытаясь унять волнение и трепет оскорбленного, разгневанного сердца. Она совсем забыла о приятном вечере, на котором блистала в прекрасном платье. Расшитая бисером ткань поблескивала в сумеречном свете, кожа в глубоком декольте нежно золотилась загаром. Едва заметная хрупкая линия позвоночника, образовав изящный прогиб на талии, скрывалась под пышной, расшитой бисером драпировкой.
— Почему ты отвернулась? — тихо спросил Флетчер. Поглощенная своей обидой, Чар не слышала, как зашуршали простыни и он выбрался из постели.
— Я попросила всех в мастерской, чтобы тебе создали хорошие условия для работы. Я позволяла тебе фотографировать меня в любое время, даже когда была слишком уставшей, чтобы осознавать все, что происходит. Я очень много работала, нужно было расплачиваться по счетам за ткани, за аренду… Я… Я сказала Россу, чтобы он не надеялся, что между нами никогда не будет ничего серьезного. А ты только торчал рядом со своим аппаратом как истукан. Сначала все эти разговоры, что мы созданы друг для друга, а теперь, когда я готова впустить тебя в свое сердце, холод и равнодушие.
В ее сдавленном голосе Флетчер услышал с трудом сдерживаемые рыдания, от нежности у него защемило сердце.
— Ты не говорила мне о Россе. Как я мог узнать, что желанная цель близка, что путь свободен? Он так смотрел на меня в аэропорту, когда пришел тебя встречать, что я решил: с наступлением ночи он надевает на тебя «пояс верности».
— Тебе следовало бы знать, — судорожно вздохнула Чар и подняла лицо к потолку, чтобы горячие слезы, стоявшие в глазах, не потекли по щекам.
— На самом деле я знал, — сказал Флетчер и, подойдя к девушке сзади совсем близко, положил руки на ее обнаженные плечи. В ответ на его прикосновение ее тело затрепетало. Флетчер улыбнулся. Ему захотелось даже засмеяться от удовольствия и восхищения. Какая женщина! Какая творческая и страстная натура!
— В самом деле? Ты знал? — ее голос звучал так тихо, что он едва расслышал вопрос.
— Знал, — ответил он, нежно коснувшись губами ее уха. Она почувствовала тепло его дыхания на шее.
— Тогда почему ты ушел? Почему оставил меня одну? Почему ты относишься ко мне как к объекту для съемок, а не как к живой женщине?
— Потому, моя прекрасная леди, что у меня не было другого способа узнать, чего хочешь ты. Ты говорила, что связана обязательствами с Россом. Но когда я увидел, что его нет рядом, то подумал, что тебе просто нужна свобода. — И, наклонившись, Флетчер приник губами к волосам Чар. Нежный и пряный аромат ее духов, сохранившийся в волосах со вчерашнего триумфального вечера, всколыхнул в нем волну желания. — Может быть, у меня много недостатков, но я не привык оказывать давление на других. Особенно на тех, кто мне не безразличен.
— Как ты мог не знать, что я хотела, чтобы ты… ну, ты понимаешь. — Они стояли в темноте так близко друг к другу, но тела их не соприкасались. Его руки все еще лежали на плечах Чар, продлевая волнующее ожидание. — После Парижа, где мы так целовались…
— Ты говорила, что Париж — это только волшебный сон…
— Но мы так целовались, — опять прошептала Чар, — как ты мог не догадываться, не почувствовать? — Она медленно повернулась к Флетчеру и, смущенно, нерешительно подняв голову, посмотрела на него. Их глаза встретились. Ее красивые губы едва заметно шевельнулись, и она повторила свой вопрос: — Как?
