Рут Харрис - Десятилетия. Богатая и красивая
Секс был для нее словно наркотик, внутри же у нее была пустота. Она обнаружила, что за всем тем калейдоскопом, которым была ее жизнь, дом ее оставался пуст. Чем сильнее она скучала по семейной жизни, тем меньше она вспоминала о Дике. Когда же она думала о муже, единственное, что приходило на ум, была страшная усталость, в которой она жила все те годы: усталость от сочетания семейной жизни, карьеры и воспитания детей. Тогда Барбара не понимала этого, вероятно, слишком уставала, чтобы что-либо понимать, но после двадцати она жила в состоянии постоянного изнеможения. Теперь, когда ей было немногим за тридцать, она испытывала веселость, обратная сторона которой была слегка окрашена чувством отчаяния.
Однако Барбара не зацикливалась на этом чувстве и продолжала жить.
Странно, но получилось так, что Аннетт и Кристиан пошли в старую школу Полинга, куда ходила и Барбара. После первого лета, проведенного ими с бабушкой, всем казалось вполне естественным, что дети останутся в Полинге. Возможно, в пятидесятые разлука с детьми показалась бы ей невыносимой. Но теперь, в семидесятые, после развода, живя одна и с головой уйдя в свою карьеру, она приняла это как наиболее разумное решение. Может, она и ищет себе оправданий, думала Барбара, но в какой-то мере это помогает ей мириться с тем обстоятельством, что детей растит ее мать, а не она сама.
Не то чтобы она не любила своих детей. Не то чтобы она не способна была всем их обеспечить, включая и образцовое мужское влияние, которое психологи называли жизненно необходимым для полноценного эмоционального развития и мальчиков, и девочек. Но у Барбары не было выбора. Оба дедушки умерли. Дик жил в Пенсаколе, и на его шее висели трое детей другой женщины, а Барбара до сих пор не встретила человека, который бы мог заменить отца ее детям. Вся ее жизнь была серией проб и ошибок в любовниках, а психологи утверждали, что множество «пап» для ребенка хуже, чем отсутствие отца.
Поэтому было легче пойти по пути наименьшего сопротивления, к тому же это был наиболее разумный путь, и оставить детей на попечение бабушки, чем признать тяжелые последствия столь легкого решения. Барбара огорчилась, когда осознала, что ее больше волнует собственная жизнь, чем жизнь ее детей. Она никогда не слышала и не читала ни об одной женщине, которая ставила бы себя на первое место. Она обвиняла себя в бессердечии и эгоизме; она удивлялась, как извратился ее материнский инстинкт, и молила Бога, чтобы правы оказались те немногие специалисты, кто утверждал, что решающим для ребенка является не число встреч с матерью, а как они происходят. Лишь позднее, с наступлением эры «женской свободы», Барбара узнала, что и другие женщины находят воспитание детей скучным и утомительным, и только когда замаячила перспектива второго замужества, Барбара наконец-то нашла в себе силы вслух признать свою вину и таким образом освободиться от нее.
В январе 1970 года Барбара вернулась на работу в «Джаред и Сполин» – теперь уже на ее условиях.
Она думала, что больше никогда не увидится с Леоном Крэватом. Но он неожиданно позвонил и пригласил ее пообедать в «Итальянский павильон».
– А почему бы не «Брюссель»? Это ближе к моей работе, – ответила Барбара. Теперь она играла на своем поле. В этом ресторане она была знакома с мэтром, с барменом и с официантами. Это будет все равно что иметь преимущество в численном составе.
– В час? – спросил Леон Крэват.
– В час.
Барбара и не подумала забивать себе голову нарочитыми опозданиями. С Леоном Крэватом она уже все выяснила. Интересно, что ему нужно. Впрочем, она не заставила себя ждать.
– Что вы скажете насчет возвращения в «Дж. и С.»? – спросил он. Он уже успел сообщить ей, – разумеется, конфиденциально, – что Стенли Бэрман «не срабатывает». Барбара могла бы сказать ему это год назад. Но год назад Леон Крэват не удосужился спросить ее мнения.
– Мои условия прежние, – сказала Барбара. Она могла позволить себе это безразличие. Ей нравилось в «Палисейдз», к ней хорошо относились там, и у нее была практически полная свобода действий. Если уж «Дж. и С.» хотят заполучить ее назад, они должны пройти весь путь до конца.
– Мы готовы удовлетворить ваши условия, – сказал Леон Крэват. Его голос абсолютно ничего не выражал. Если Ай-Би-Эм могла бы сконструировать компьютер, грызущий ногти, то это был бы Леон Крэват.
– Должность, оклад и статус? – спросила Барбара.
– Все, – сказал Леон Крэват. – Мы совершили ошибку, отпустив вас.
«Как мило с его стороны, что он признает это», – подумала Барбара. Она дала ему немного подождать, прежде чем ответила. Она помешивала кофе у себя в чашечке и кусала корочку лимона. Правая рука Леона Крэвата лежала на белой скатерти. Она сидела рядом с ним на банкетке. Вдруг она импульсивно взяла его руку в свои и стала ее внимательно изучать. – Знаете, что я вам скажу, Леон, – сказала она, – вам уже слишком много лет, чтобы грызть ногти.
Это был наивысший триумф. Барбара дала интервью репортеру «Таймс», который готовил статью о служебном продвижении женщин – от девочки, подающей кофе, до руководителя высшего звена. В Рекламном клубе она выступила с докладом о рекламе и продаже издательской продукции. Ее речь цитировалась в еженедельнике «Паблишер уикли», а писательская газета «Райтерз ньюслеттер» взахлеб распиналась о ее обаянии, компетентности и блестящем будущем.
У Барбары были деньги и положение. Она научилась бросать вызов и побеждать. Жизнь продолжалась, с ее телефонными звонками и сделками, бестселлерами и поездками по стране, любовниками и любовью, детьми и всеми прихотями, которые только можно было купить за деньги и власть, – и так до самого лета 1971 года.
В то лето, в августе, она познакомилась с Натом Баумом.
6
Вначале все происходило так, словно опять вернулись пятидесятые. На их первом свидании в ресторане Нат не предложил ей переспать. Лишь спустя неделю он вновь позвонил ей, они отправились выпить в бар и так хорошо провели время, что оба отменили свои вечерние встречи, чтобы и поужинать вдвоем. Усаживая ее в такси, он поцеловал Барбару в лоб. Это было первый раз, когда они прикоснулись друг к другу. На третье свидание он явился с одной желтой розой, а после ужина поехал проводить ее до дома. В холле ее огромной квартиры он поцеловал ее в губы, пожелал спокойной ночи и удалился.
Таким образом, к тому моменту, когда они оказались вместе в постели, что случилось лишь на их пятом свидании, это произошло по обоюдному согласию и взаимному желанию. Это было некое сочетание похоти и необходимости, настоящее любовное приключение. Когда Нат собрался уходить, было уже далеко за полночь.
