Ариадна Борисова - Когда вырастают дети
– Извините, Анна Андреевна здесь живет? – послышался приглушенный басок.
Человек казался заслуживающим доверия, и Женя открыла дверь. Он заговорщицки подмигнул и, как был, в пальто и ботинках, прошел в прихожую.
– Мамочка, это к тебе! – запоздало крикнула она ему в спину.
– О-о, Анна Андреевна, сколько лет, сколько зим! А вы нисколько не изменились с тех пор, как я уехал поступать в «Гнесинку»! Помните? Восемнадцать лет назад. Нет, абсолютно не изменились! – незваный гость словно не видел папу, окаменевшего в кухонных дверях.
– Но я вас не знаю, – пролепетала мама. – И мы… мы не могли знать друг друга восемнадцать лет назад… Вам же не сорок лет.
– Как! – вскричал он сокрушенно. – Вы меня не помните? Неужели я так сильно… гм-м… помолодел за годы нашей разлуки?
Дальше секунды полетели в страшном темпе, Жене только и оставалось на счет «раз-два» вертеть головой. Раз: папа пришел в себя; два: мамино удивление сменилось замешательством; три: знакомый (как выяснилось) мамы ловким маневром увлек ее из прихожей в гостиную. И четыре: набрякший гневом папа бросился за ними:
– Что здесь происходит? Кто вы такой?!
– Кто я такой? – оглянулся мужчина, кинул футляр в кресло и спокойно повернулся к папе. – Меня зовут Александр Леонидович Даргомыжский, я – друг Анны Андреевны.
– Друг?!
Гость потерял интерес к хозяину дома и снова с необычайной нежностью обратился к хозяйке:
– Друзья написали мне, что вы вышли замуж, и я решил не возвращаться. Добился известности, разъезжал по всему миру, стал лауреатом многочисленных музыкальных премий. Но я всегда помнил вас и родную Россию. И вот, измученный ностальгией, я решил бросить все: Лас-Пальмас-де-Гран-Канарию, где жил до сих пор, талантливых учеников в моей школе искусств, испанскую кухню – паэлью на белом вине, знаменитый окорок хамон, сладкую кровяную морсилью с изюмом и миндалем к утреннему хересу… Я вернулся к своей престарелой матушке в город детства и юности – нашей с вами юности, Анна Андреевна… вернулся навсегда! Здесь я встретил дирижера оркестра Театра оперы и балета и, конечно, был приглашен… Позвольте же вашу руку, – он галантно нагнулся, поцеловал мамино запястье и вложил букет роз в ее ослабевшие пальцы. – О, как я счастлив видеть вас снова!
Женя заслушалась. Мужчина был почти иностранцем, говорил как по писаному… Ах, Испания, короли и принцы, карнавалы, фламенко, сиеста… А что из себя представляет, интересно, эта «сладкая кровяная морсилья с изюмом и миндалем»?..
Мама чуть не выронила букет, а Женя вздрогнула: папа, на время шоковой сцены потерявший голос, разразился надсадным воплем:
– Как это понимать, Аня?!!
– Прошу прощения, – бесцеремонно вторгся полуиспанец, не давая маме ответить. – Вы, полагаю, и есть супруг Анны Андреевны, тот самый Шелкопрядников, о котором мне сообщили друзья?
– Я… я… – захрипел папа. – Да как вы смеете?! Аня! Аня!!! Потрудись объяснить, кто этот хмырь!
– Я вам русским языком объяснил, господин Шелковыйников, что меня зовут Александр Даргомыжский, отчество Леонидович, я – скрипач-виртуоз, старый друг вашей жены, в данное время без пяти минут музыкант театрального оркест…
– Аня! – завопил папа, задыхаясь и теребя ворот рубашки. – Ты мне изменяла!
Его лицо превратилось в пылающий факел, он с силой дернул ворот, и две пуговицы, будто два изумленных глаза, покатились по полу. Казалось, несмотря на превосходство в габаритах скрипача-виртуоза, папа сейчас схватит его за шкирку, раскрутит над головой и выкинет на лестницу, как нашкодившего кота. Да и кто бы не озверел на месте папы! Он и впрямь сделал шаг, другой, но споткнулся о край ковра, тяжко рухнул на диван и заорал, нисколько не оберегая связки:
– Мне плохо!!! Аня, ты видишь, как мне плохо?!
От напора папиного голоса у Жени заложило уши, и мурашки побежали по телу. Озадаченная мама стояла молча, прижимая к себе букет. А бессовестный музыкант и бровью не повел. Вся его фигура представляла полное пренебрежение к заслуженному артисту Е.В. Шелковникову и его мегатенору.
Папа в бешенстве хватил кулаком по стене, зашиб руку и взвыл: «О-о! О-о-у! О-у-у!»
– Это всегда так? – сочувственно улыбнулся маме ее друг и скорбным взором проводил свалившуюся на раненого гирлянду.
Жене почудилось, что папины глаза вот-вот закатятся под лоб. Она хотела вмешаться, но упавшая гирлянда вдруг замигала огоньками… вспыхнули алмазные звездочки сиреневого шара с открытки… Пусть. Здоров как бык. Не умрет.
– О-о-у, о-о, Аня! Кто ему позволил?!
– В чем я должен был просить позволения? – удивился визитер. Освоившись, он чувствовал себя в чужой квартире раскованно, как у себя дома. – Я никого не спрашиваю, где, когда и кому дарить цветы. Гляжу, и у вас цветов навалом… Держу пари, их получили не вы, Анна Андреевна. Их вручили господину Шелкопупкину его почитательницы. И они не спрашивали у вас позволения.
– Сейчас же извинитесь, сеньор Даргомыжский, – не вытерпела Женя. – Если вы вымахали в такую каланчу, это не дает вам права перевирать нашу фамилию. Я вас предупреждаю!
Прижав обе руки к груди, гость со всем почтением поклонился Жене (похоже, только что о ней вспомнил).
– Извините, пожалуйста! Вы, вероятно, сестра Анны Андреевны? – он сентиментально возвел очи горе, словно ему удалось вызвать к жизни какие-то приятные воспоминания. – Как сейчас помню… Мы разбираем сложнейшую систему английских артиклей… я в непонятках… маленькая девочка заглядывает в комнату, спрашивает: «Анечка, скоро?» Очень симпатичная сестрич…
– Я не сестра, – сухо перебила Женя. – Я – дочь. Евгения Шелковникова. Это имя и фамилия моего папы. Вернее, наши с ним имя и фамилия.
Пользуясь заминкой, папа залечивал раны и собирался с силами.
– Ах да, – смутился гость. – Конечно! Я ошибся и вижу, что вы напоминаете молодую Анечку… То есть она и теперь совершенно молодо выглядит, вы смотритесь всего лет на пять младше, именно поэтому я был введен в заблуждение… Какая у вас взрослая дочь, Анна Андреевна!
– Очень взрослая, – вздохнула мама. Жене показалось, что она взглянула на него с интересом. – А вам-то, Александр Леонидович, сколько все-таки лет?
– Неважно, – он небрежно взмахнул рукой, точь-в-точь как папа иногда. – Мне уже много исполнилось в этом году.
– Хотите сказать, любви все возрасты покорны? – усмехнулась Женя, слегка уязвленная тем, что смотрится «всего лет на пять младше» мамы.
– Мне тридцать шесть! – спохватился Александр Леонидович и скромно добавил: – Просто я хорошо сохранился. В Лас-Пальмасе лучший в мире климат.
– Я где-то недавно вас видела, – задумалась мама. – Где я могла вас видеть?
