Сильвия Аваллоне - Стальное лето

— Мама, — сказал он с неожиданной нежностью в голосе, — возвращайся в кровать и, пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Клянусь, ничего такого не произошло.

Сандра продолжала молча стоять.

— Мама, прости, я весь грязный…

С этими словами Алессио обнял мать, чего не делал уже тысячу лет.

— Я и так ни о чем не спрашиваю, — пробормотала Сандра, качая головой, — но обещай мне…

— Шшш… тихо, — Алессио поднес палец к губам, — не надо, мама.

— Обещай мне, — продолжила Сандра и, не выдержав, улыбнулась. — Обещай, что сегодня ты в последний раз бродил ночью по неизвестно каким делам.

Алессио рассмеялся и кивнул.

Так они и стояли, обнявшись, когда из комнаты вышла Анна. Этакий ангелочек босиком и в летней пижамке. Во все глаза она смотрела на самых дорогих для нее людей. Лицо матери, прижатое к плечу брата, было счастливым.

В воде плавали водомерки и еще какие-то насекомые. Теплый, густой бульон просто кишел живностью.

Анна и Франческа, в закатанных до колен спортивных штанах, с кедами в руках, брели сквозь заросли камыша. Ногам было щекотно, но девочкам это нравилось.

Франческа повернула к подруге хорошенькое личико:

— Анна, ты точно меня не разлюбишь на следующий год?

— Вот зануда!..

При каждом порыве ветра над болотцем поднимался снегопад из пыльцы. Солнце застряло на полпути к земле, раздулось, раскалилось и не желало заходить.

Зачем только они принимали душ, ведь все равно испачкались!

Пахнущие шампунем волосы мало-помалу вбирали в себя другой запах — тяжелых, душных испарений. Пыльца заставляла кожу зудеть, казалось, будто они сквозь мотки шерсти пробираются.

Девочки приходили сюда каждый вечер после ужина уже много лет подряд. К десяти их уже ждали домой.

Сначала они перелезали через забор, затем, заткнув нос, преодолевали канализационный сток, потом вот это болотце и наконец попадали на пустынный пляж между двумя огромными валунами. На пляже они начинали носиться туда-сюда. Вокруг не было ни души, и можно было раздеться догола или вопить всякие непристойности.

Вокруг было полно разбитых лодок — рыбаки свозили их сюда, чтобы не платить налог на утилизацию.

Прибрежная полоса казалась черной от водорослей — разложившиеся до состояния кашицы, они пахли мочой, хлебом и йодом.

Сжимая в руках бумажный пакет с остатками ужина, Анна проворно шагала вдоль берега. Она с радостью думала о Феррагосто, о завтрашнем дне и, прищурившись, смотрела на красный солнечный диск. Ей казалось, что все в ее власти.

Франческа топала сзади. За ужином она дала себе слово, и его, пожалуй, стоило сдержать. Правда, ее одолевали некоторые сомнения. «В самый подходящий момент мне, конечно, не хватит духу», — думала она.

Анна остановилась, засунула два пальца в рот и громко свистнула.

— А вдруг кого-нибудь из них не будет? — сказала она, и девочки замерли в ожидании.

Они давно уже договорились никому не рассказывать о пляже. В третьем классе Франческа предложила: «Пусть это будет только наше место». И Анна сразу же согласилась: «Давай! Только ты и я…»

Через пару минут к ним стали сбегаться коты, жившие под лодками.

— Раз, два, три, четыре… — считала Франческа. — Ура, все пришли!

Девочки кормили кошек, почесывали их, не опасаясь подцепить блох. Какие блохи, если рядом море!

Больше века назад здесь был порт. Ну, не порт, а причал, от которого удобно было подниматься к рыбному рынку. А потом про него все забыли.

Здесь, на побережье, можно было найти кучу интересных вещей. В «археологических раскопках», как они это называли, особенно преуспевала Франческа. Ей нравилось отыскивать следы других людей. Обнаружив в песке керамический черепок, она была уверена, что это осколок сосуда древних римлян. Нахальная надпись «Made in China» ее не смущала.

Но сегодня Франческа была рассеянна. Она села на кучу камней, поросших плющом, и задумалась.

Место самое подходящее. Может, завтра? Нет, завтра будет слишком поздно.

Девочка подняла голову и пристально посмотрела на Анну, свою лучшую подругу. Анна стояла в окружении куцых хвостов.

Нужно сказать ей сейчас, решиться… и сделать это.

Анны наклонилась и почесала за ушком серую кошку. Кошка легла на спину и подставила брюшко. Анна засмеялась.

Под кожей Франчески пульсировала горячая кровь. Анна гладила кошку, и Франческа вдруг подумала, что ее подруга здорово изменилась. Она стала женственной, и это волновало Франческу. Когда она смотрела на Анну, в ее собственном немного угловатом теле будто цветок распускался. Нино в ней таких чувств не пробуждал.

Нужно набраться храбрости и сказать ей… Скрывать больше нельзя…

В детстве они были одним целым, но теперь все больше отдалялись друг от друга. Анна строила наполеоновские планы: «Я стану судьей, адвокатом, сенатором», — а Франческа ни о чем таком даже не мечтала. Хотя вроде и дурой не была…

Наигравшись с кошками, Анна села на проржавевший остов лодки и стала смотреть на море. В закатных лучах море казалось огненно-бурым. Франческа уселась рядом и обхватила руками свои коленки.

— Франческа, — сказала Анна, не глядя на подругу, — моя мать полностью разочаровалась в жизни. Она думает, я ничего не замечаю, а я все вижу! Может, я покажусь тебе последней сволочью, но… я хочу уехать отсюда. Я хочу славы!

Франческа сглотнула и проговорила:

— Мне нужно кое-что тебе сказать.

Но Анна ее не слушала. Она всматривалась в зубчатые очертания Эльбы, и по ее глазам читалось, что она далеко отсюда.

— Я не хочу стать неудачницей… Соня, Джессика, да хотя бы мой брат — всю неделю работают, а потом отрываются в выходные. Перспектив никаких. Женятся, нарожают детей и в конце концов помрут. И что? Кто-нибудь их заметит? Да никто!

— Значит, нужно на телевидение устроиться…

— Да нет же! Все эти шоу-гёрлс — кто они? Какой-нибудь Фабрицио Фрицци с первого канала — разве он войдет в историю? — Анна яростно махнула рукой. — Ну да, телеведущий… Но разве он серьезный человек?.. Ты что-то хотела мне сказать? — вдруг спохватилась она.

Франческа слушала подругу, пожирая ее глазами. Изнутри ее жгло одно вполне определенное слово, но Франческа не решалась произнести его вслух.

— Нет, ничего, — ответила девочка и лишь сильнее побледнела. — Хотя послушай… Тот, кто родился здесь, где даже приличного кинотеатра нет, тот, кто вырос в этом дерьмовом квартале, по-твоему, может войти в историю?

— Нет, ты не понимаешь. Ты пессимистка до мозга костей. Представь, что я стану профсоюзным деятелем, как следует разозлюсь на «Луккини» и устрою здесь такую забастовку, что придется даже домну погасить, а? Круто, правда?