Ольга Иженякова - Обратная сторона

К нему добраться не так-то просто. Сначала нужно обойти мыс Зеленой Змеи. Его назвали так из-за того, что здесь водятся перламутрово-зеленые речные змеи. Они небольшие, но на редкость не равнодушны к человеку: могут запросто в сапог заползти, в спальный мешок или в оставленную на ночь посуду.

Однажды, в пору моего детства, я с родственниками все лето жила в тайге. Как сейчас помню, стояла жаркая июльская ночь, а наутро была моя очередь готовить еду. Я решила почистить карасей на уху с вечера, чтобы утром оставалось их только посолить и сварить. Почистила я карасей, помыла, как и положено, а чтобы за ночь не испортились, положила сверху огромный пучок крапивы, как учили взрослые.

Конечно, надежнее было прикрыть снедь мхом — он у северян заменяет холодильник. Во мху мясо или рыба не только не портятся, но и теряют запах. В итоге медведь или волк может пройти по такому «холодильнику» и не почуять еды. Но мне тогда было лень идти за мхом.

Утром с первыми лучами солнца я проснулась, выбросила крапиву из карасей, — надо признать, что за ночь они сохранили всю свою свежесть, — залила их новой водой из пруда и поставила на костер. Уха получилась отменная. Все хвалили меня и просили добавку. А когда я стала доставать предпоследнего карася, на черпаке оказалась… вареная змея.

…После мыса нужно на легкой лодочке-осиновке переплыть реку и потом в глубь острова пройти еще километра три, из них около двух — по топкому болоту.

Самое страшное для меня — плыть по реке. Дело в том, что я плавать не умею, а лодочка маленькая, невероятно легкая, при малейшем порыве ветерка качается и дрожит. Один неосторожный поворот весла — и я окажусь на дне. Река тихая и глубокая, вода черная, по краям затянута болотной тиной.

Плыть с непривычки очень страшно, но вскоре мое суденышко разрезает огромную паутину с большими голубоватыми каплями росы, и под еле слышный шорох разбуженного и убегающего паука я упираюсь веслом в долгожданную земную твердь.

Благополучно добравшись до берега, я облегченно вздохнула и присела отдохнуть. Неподалеку от того места, которое я пробороздила по реке своей лодкой, виднелась такая же полоса, только, пожалуй, чуть-чуть пошире. Я знаю, что означает этот след. Он свидетельствует о том, что не так давно, может быть, даже этой ночью, реку переплывал медведь. Когда пересекает лось или олень, всегда остается немного шерсти. У медведя же шерсть сразу тонет.

Я внимательно изучила на берегу следы. Так и есть, здесь недавно побывал косолапый и направился как раз туда, куда мне нужно сейчас.

— А, была не была! — сказала я себе и уверенно направилась к лесу.

В дремучей тайге много белых грибов и спелой костяники, но эти дары природы здесь никто не собирает. Я стараюсь равнодушно пройти мимо, но не выдерживаю и начинаю рвать и есть прохладные, немного кислые ягоды.

У болота я остановилась, огляделась, нет ли кого поблизости, потом начала неторопливо разуваться и привязывать к ступням березовую кору. Ботинки и носки я оставила на поляне. Там, куда я направляюсь сейчас, они не нужны.

По древнему обычаю, входить на священную землю в обуви или босиком нельзя, нужно к ногам обязательно привязывать бересту, чтобы не осквернить святыню, и я осторожно начала ступать по болоту, каждый раз прощупывая ногой почву. Один неверный шаг — и провал неизбежен.

Болото мягкое. Идешь по нему и чувствуешь, как оно шевелится, недовольно урчит. Кажется, что ступаешь по живому телу. Но это тело странное — оно в любую минуту готово тебя проглотить целиком.

Сначала я старалась придерживаться карликовых берез, но, когда они закончились, пошла на авось.

В такие минуты чувство страха куда-то уходит, думаешь только о том, как быстрее добраться до горы. Даже не столько до самой горы, сколько до твердой почвы. Ханты и манси — те, которые всю жизнь живут по обычаям предков, если знают, что это место свято, — привязывают к ногам бересту, даже когда ходят по твердой земле. Никто из них не сомневается, что Земля живая и у нее есть зрение, слух, память. Так же как и человек, она способна испытывать боль, страх, обиду. Каким-то особенным чутьем они чувствуют святыни, причем как свои, так и чужие. Знают, что если осквернить их или просто навредить земле, то наказание неизбежно.

— Я ни разу в жизни не видел счастливого геолога, нефтяника или газовика-промысловика, — сказал мне однажды шаман. — Всех что-то беспокоит, что-то грызет изнутри: то сердечная недостаточность, то дочка-проститутка или сын-наркоман. А те, кто первыми лезли в глубь земли, остались к тому же без денег: просто почет им дали, надбавку к пенсии — и все! Стали они заслуженными копателями Земли, грамотами их наградили, орденами. Есть чем гордиться!

Богатые появились тогда, когда скважины начали повально приватизировать. Но те, кто их приватизировал, их не копал, не жил годами на месторождениях, оторванным от семьи, не кормил комаров летом и не дрожал от холода зимой. Просто науку канцелярскую выучил, в бумагах поковырялся и записал все на себя или родню. Здесь много ума не надо. Но даже и эти приезжают к нам в тайгу хмурые, как волки перед гоном, и говорят: «Давай-ка, шаман, погадай, чо ждет меня там впереди!» — а в глазах такая пустота, даже мне страшно… Глянешь в душу, а там давно ничего святого нет — на родную мать смотрит так, будто она хочет его со свету свести и жить на его богатства.

Конечно, я понимаю, что надо добиваться успеха в жизни. Надо идти вперед и вверх. Так делают ученые люди во всем мире, но только за счет своего ума, или таланта, или же трудолюбия.

Возьми, например, Японию. Что там, нефть есть или газ? А как живут! То-то же! Нам ли до них с нашими природными богатствами. А добиваться успеха за счет земной крови — губительно даже для будущей жизни, которая всех нас ждет на небесах, не говоря уж о потомках. Они-то почему страдать должны?

— Но ведь нефть нужна для жизни. На чем будут ездить машины, самолеты? — пыталась робко возразить я.

— Нужна-то нужна, но ведь и меру знать надо, — рассуждал, рассеянно глядя вдаль, шаман. — Ты думаешь той нефти, которую в нашем округе добывают, на жизнь не хватит, что ли? Хватит, еще как хватит для цивилизации нонешней, живи — не хочу. Но ведь нет же — постоянно что-то придумывают из нее, продают, богатеют, убивают друг друга, завидуют, покупают дорогие побрякушки, от которых толку ноль.

А рядом бок о бок нищие живут, на помойках кормятся и от этого белый свет ненавидят. А сколько баб молодых не рожает детей, потому что поднимать их не на что! А сколько молодых мужиков опустило руки, из-за того что прокормить семью не могут! Будущего, получается, у людей нет.