Сандра Мэй - Опасный роман
— Не жду от вас подобных подвигов, но на всякий случай запомните: здесь лучше никого от себя не отрывать. Эти твари любят откладывать личинок в ранку. Если отодрать эту пиявку, через пару часов может распухнуть вся нога.
— Ужас какой!
— Это жизнь. Они здесь живут по своим законам. Мы с вами просто гости, причем непрошеные.
Еще несколько мучительных минут — и впереди забрезжил просвет. Вернее, наоборот. Впереди стояла стена камышей, за ними оказалось небольшое пространство чистой воды, а потом уже твердая земля. Лили с рекордной скоростью достигла берега и рухнула на песок, глотая воздух и ощущая, как тошнота толчками подкатывает к горлу.
Фергюсон сел рядом, разулся, внимательно осмотрел свои ноги, носки и ботинки, затем решительно взял Лили за ногу. Она воспротивилась бы, если бы у нее были силы, но сил не было. Сильные жесткие пальцы быстро пробежали по коже, странно чувствительной после многочасового пребывания в сырости. Осмотрев таким же образом и вторую ногу, удовлетворенный Дон Фергюсон немедленно потерял к девушке всякий интерес и ушел в хижину, которая на первый взгляд казалась грудой беспорядочно наваленных сучьев и сухой травы. Через пару минут над крышей заструился полупрозрачный дымок. Лили лежала на песке и думала, что все-таки зря она поддалась импульсу поехать в Африку.
Бред какой-то. Несколько дней назад она носила твидовую юбку, ездила на велосипеде в магазин и на машине в библиотеку. Кошка мурлыкала вечером у камина, и вся жизнь на много лет вперед была известна и понятна.
Теперь она лежит посреди африканской чащи, мокрая, усталая и грязная. Ее преследует и хочет убить человек, которого она очень недолго считала своим отцом. Ее обвиняют в убийстве двух человек. И даже те, кто взялся помочь ей, не слишком верят в ее невиновность…
— Мисс Норвуд? Не спите? Пошли выпьем и согреемся.
— Опять ваше пойло? Ни за что!
— Зачем? Чай закипает. Самогон здесь на вес золота. Кстати, если будет знобить или с животом почувствуете нелады — скажите. Если с самого начала хватануть полстакана, никакая малярия-дизентерия не страшна.
— Еще бы! Им в самый раз клопов морить. Можно вас попросить…
— Желание леди — закон.
— Зовите меня по имени. По-моему, очень глупо обращаться посреди леса к мокрой и грязной девице «мисс».
— Отлично. Значит, Лили. Тогда уж и вы меня. Когда вы говорите «мистер Фергюсон», я все время вспоминаю свою первую учительницу.
— Она звала вас «мистер Фергюсон»?
— Она звала меня «паршивый мальчик», но интонация — одна в одну.
— Я больше не буду. Простите меня.
— Ничего. Не растаю, не сахарный.
Они сидели босиком на теплом песке и пили чай из жестяных кружек. Снаружи кружки были черными от копоти, а чай напоминал деготь цветом и консистенцией, но Лили почувствовала себя значительно лучше. Теперь ей хотелось говорить. И слушать. Она еще не все для себя выяснила.
— Мистер Фергюсон, то есть… Дон!
— Да?
— Вы так и не договорили. Дункан Малкехи вам симпатичен?
— Нет. Не так. Видите ли, за свою довольно-таки насыщенную и долгую жизнь я встречал невероятное количество ублюдков и негодяев. Большинство из них изо всех сил старались произвести впечатление приличных людей, что было еще гаже. Дункан Малкехи, сколько я его помню, никогда этого не делал. Не лез в политику, не занимался благотворительностью на людях, не изображал из себя сливки общества. От него всегда знаешь чего ждать, хотя, как правило, это просто пуля.
— Вы хорошо с ним знакомы?
— И да, и нет. Я после легиона мотался по всей Африке. Знающие люди хотели меня сосватать Малкехи в охрану, я не согласился.
— Это ведь хорошие деньги…
— Здесь говорят: люди Малкехи всегда живут красиво. Но недолго. И потом, есть деньги, а есть деньги.
— Вы же сами вчера утверждали, что они не пахнут.
— Разве вам требовалось сделать что-то плохое, чтобы получить наследство? Переспать с кем-то, продать… убить?
Лили закусила губу и отвернулась. Потом глухо сказала:
— Вы ведь тоже не верите, что я их не убивала. Даже Джереми…
Она не договорила, плечи ее дрогнули. Пережитый кошмар навалился вновь, мешая дышать и соображать. Именно поэтому Лили и не видела, с какой жалостью смотрит на нее широкоплечий кряжистый мужчина со шрамом на щеке. Потом он вдруг решительно взял ее за плечо и притянул к себе, заставляя посмотреть прямо в глаза.
— Эй, куколка, послушайте-ка меня и бросьте истекать жалостью к себе любимой. Я видел тысячу смертей и тысячу убийц. Я вряд ли отличу Киплинга от Шелли, не извлеку квадратный корень и не узнаю элементарную частицу, даже если она вылезет из кустов и даст мне по башке. Но я могу со стопроцентной уверенностью сказать, убивал человек себе подобных или нет. Вы — не убивали.
— Откуда… вы можете знать?
— Миллион примет. Вы, скажем, умеете стрелять?
— Н-нет.
— Отвечайте, только быстро, где у браунинга глушитель? Сколько раз вы стреляли? Куда выбросили оружие?
— Я…
— Не тряситесь. У браунинга нет глушителя. Он лежал у вас в сумочке, а вы туда даже не лазили.
— Что?
— Мы с Джерри сунули его вам перед отъездом. Джерри был уверен, что вы полезете пудрить нос и найдете его. Он хотел вас обезопасить. Но, когда я вас нашел, пудры на вас и в помине не было. И туши тоже. И, когда я подъехал, вы на сумочку даже не посмотрели.
— И это, по-вашему, доказывает…
— Нет, не так. Это ничего не доказывает с точки зрения полиции. Но я — не полиция. Вы чуть не упали в обморок при виде пиявки, вас до смерти напутала М'денга — и вы хладнокровно застрелили двух здоровенных парней?
— Я могла быть в состоянии аффекта…
— Красивое слово. В состоянии аффекта вы бросились бы бежать прочь, не глядя по сторонам, но двери на второй этаж оказались тщательно закрыты. Я случайно знаю, какие двери в доме Малкехи. Чтобы их закрыть, надо долго и упорно нажимать на ручку, иначе они распахиваются. Сондерс открывал закрытые двери.
— Джереми мне не поверил.
— Он писатель. Он слишком давно занимается придумыванием сюжетов. Жизнь проще. Кроме того, вы ему нравитесь.
— Ну и что… откуда вы знаете?
— Что ж я, слепой, что ли?
— Тогда он тем более не должен меня подозревать!
Тут Дон Фергюсон страшно закряхтел и стал ворошить небольшой костерок, старательно избегая требовательного взгляда Лили. Потом помолчал, посидел и начал издалека:
— Любовь сложная штука. Мужчине кажется, что он всесилен и умен, но приходит маленькая вертихвостка — и мужчина превращается в смешного глупого щенка. Потом, не приведи господи, оказывается, что вертихвостка с ним просто играла, щенок ей рано или поздно надоедает, и она его бросает, чтобы завести котенка. Или попугая. Но наш щенок-то уже ученый. После такого облома он не будет доверять ни другим, ни себе. Каждый намек на чувство он тщательно изучит и оценит, постарается избежать его, если есть хоть малейшая возможность… Никому не хочется быть брошенным во второй раз.
