Вера Копейко - Последний фуршет

— Я рада, — сказала она, едва взглянув на позднюю гостью. — Очень.

Лиза перекинула длинный ремешок черной сумочки на другое плечо, улыбнулась и пожала плечами, остановившись у порога.

— К вам можно, да?

— Можно. — Ксения Петровна пропустила ее в прихожую. Потом указала на закрытую дверь комнаты и добавила: — Располагайся. В шкафу есть все, что надо. Вы с Викой одного размера.

В полумраке квартиры бормотал диктор, читавший вечерние новости. На кухне звякала ложечкой о чайник Ксения Петровна. Пахло лимоном.

Лиза надела Викины синие джинсы и черную майку. На самом деле, они с дочерью Ксении Петровны одного размера.

— Иди сюда, — позвала хозяйка. — Есть хочешь?

— Нет, — Лиза покачала головой и поморщилась, будто уже откусила лимон, который круглился в белом блюдечке без всякой каемочки. Она давно заметила, что крестная любит абсолютно белую посуду, без украшений.

— Понятно, — бросила Ксения Петровна, не глядя на Лизу. — Садись вон туда. Я люблю, когда гости сидят там.

Лиза протиснулась в угол, потому что кухня, как во всех пятиэтажках, была крошечная. Она уже отвыкла от такой. Но Ксения Петровна никогда не говорила, что это ее тяготит.

Чай был темный, но когда Лиза опустила в него лимон, стал оранжевым. Какое внезапное просветление, прямо как у нее самой, заметила она и снова поморщилась.

— Сахар? — спросила хозяйка. — Но ты прежде никогда не клала сахар. Признак пониженной кислотности.

— У меня в жизни повысилась кислотность, — усмехнулась Лиза.

— Я чувствую, — Ксения Петровна выпрямила и без того прямую спину, повела носом, словно собиралась уловить какой-то особенный запах. — Ничего не чувствую. Кроме аромата духов. Шанель номер пять.

Лиза улыбнулась:

— Да.

— Но это не твои духи.

— Мои, — кивнула Лиза.

— Я не о том. Они по сути не твои. Они для... матроны.

— А я и есть матрона, — сказала она. — Я, вообще, знаете кто?

— Кто?

— Кухарка.

— Правда? — Ксения Петровна изумилась. — Какая неожиданность. А я думала, ты прислуга.

— Так и есть, — поспешила добавить Лиза. — Но я больше не хочу.

Крестная кивнула и отпила из чашки:

— Поняла.

— Вы мне как-то сказали, что мужчины только говорят, будто спят и видят, чтобы их жены не работали. А на самом деле их быстро утомляют такие жены. Я думала, это не про меня. Но сейчас так не думаю.

— По-моему, ты сама от этого устала больше, чем он.

— Я устала, правда. — Лиза, не отрываясь, смотрела в чашку и давила, что было сил, кружок лимона серебряной ложечкой. — Такое чувство, словно из меня выпустили весь воздух, — призналась она. — Я не хожу на работу каждый день, но сил больше нет.

Она пожала плечами и наконец посмотрела на сидящую напротив нее женщину.

— Ага, — отозвалась Ксения Петровна, подталкивая ее продолжать.

— Помните, когда я собралась замуж, что вы сказали? Когда посмотрели на фотографию Славика? — спросила Лиза с улыбкой.

— Помню, — та кивнула. — Могу повторить. А ты, если хочешь, подтверди или... поправь меня, — она подыскала более мягкое слово, чем то, которое собралась произнести.

— Вы хотели сказать — опровергни.

— Ну, это уж звучит угрожающе, как на суде, — Ксения Петровна отодвинула чашку с деланным протестом в голосе. — Я тебя спросила: а ты на самом деле хочешь ребеночка? Ты сделала круглые глаза и сказала: «Не-ет».

— Я только потом догадалась, что вы о... нем, — тихо произнесла Лиза.

— Сначала будет забавно, говорила я, — продолжала Ксения Петровна. — Как со всяким малышом, который готов зависеть от тебя целиком. Потом труднее, он будет расти и требовать большего.

— Да, — кивнула Лиза. — Это я помню. А потом, сказали вы, он начнет, как всякое выросшее дитя, относиться к тебе как к своей собственности и отталкивать, когда ты...

— ...когда ты ему наскучишь, — закончила за нее Ксения Петровна. — Ты стала избегать меня... после этого.

— Вы на меня... обижались? — тихо спросила Лиза.

— Нет, — она усмехнулась. — Как я могу обижаться на свою крестную дочь?

Лиза вскинула брови:

— Но мы с вами не сильно верующие.

— Да, но верящие — сильно. Правда? — Ксения Петровна наклонилась над столом и подалась к Лизе. — Друг другу?

— Да, — тихо ответила та. — Тем более что вы правы... Почти...

— Почти? — насмешливо спросила ее Ксения Петровна.

— Почти во всем, — торопливо добавила Лиза. — Я устала... быть его собственностью. Даже любимой, но собственностью.

— Понимаю. Знаешь, какой самый лучший принцип для двоих? Я сама до него дошла, а потом прочитала у умных людей. Я — это я, ты — это ты. У меня свое дело, у тебя — свое. Я живу на свете не ради твоего удовольствия, а ты — не ради моего. Вот тогда двоим хорошо вместе.

Лиза улыбнулась:

— Я думала, что так и будет, когда выходила замуж за Славика. Вы знаете, чем я хотела заниматься. И увидела в нем надежного... человека, с которым мы бы...

— Всякой женщине хочется надежного попутчика. Но из мужчины его трудно сделать.

— Но почему?

— Ты хочешь, чтобы он шел рядом с тобой. А он хочет идти впереди и чтобы ты за ним — хвостиком.

— Неужели нельзя договориться?

— Такое доступно редким парам.

— Славик мне показался очень... сообразительным. И если ему объяснить...

— Он и есть сообразительный. Увидел тебя и сразу сообразил... Потом, вспомни, он увидел тебя в печали, а в это время человек становится мягкий, как тесто. Лепи из него что хочешь. Он захотел. Слепить себе мамочку и сама знаешь кого еще.

— Славик так и говорил, правда, со смехом: ты — моя собственность. Я думала, он сам в это не верит, что это голос мужской природы...

— Это голос мужского племени, — подхватила Ксения Петровна. — Мой муж тоже говорил что-то похожее, — она поморщилась. — Но быстро понял, что я это не кушаю...

— А вы никогда больше не хотели выйти замуж?

— Нет. Но от тепла... не отказываюсь и сейчас. — Она засмеялась. — Хотя осеннее тепло, как поздняя любовь, скорее печалит, чем радует.

— Правда? — Лиза смотрела на Ксению Петровну, и ей нравилось то, что она видела. Филигранная стрижка — прямые каштановые волосы чуть ниже ушей, челка до глаз. Гладкое узкое лицо с хорошей для ее возраста кожей, блестящие от красной помады губы. До сих пор у нее фигура гимнастки, которой она когда-то была.

— Под осенним солнцем, — говорила Ксения Петровна, — не растет урожай. От поздней любви тоже ничего не родится, но она греет.

Лиза молча пила чай.

— Знаешь, перед твоим приходом я сама себя забавляла, — Ксения Петровна кивнула на стул, где лежал журнал, раскрытый на середине, ручка и лист бумаги.