Марина Львова - Саня или двойная свадьба
— «Приусадебное хозяйство».
— Готовишься к субботе? Да, я тебе купила перчатки резиновые самого маленького размера. Теперь они у тебя не будут сваливаться с рук во время прополки грядок.
— Саша, ты прелесть!
— Я не прелесть, я — вредитель.
— Ну, не надо так расстраиваться. Ты же сама говорила, что Максим на тебя не сердится.
— Мало ли что он говорил, а что он думает на самом деле, никто не знает.
— Тем более голову нечего ломать. Посмотрим. Не переживай.
Как ни странно, Максим, действительно, совсем не вспоминал о погроме своей коллекции камней. На следующее утро он сдержанно поблагодарил меня за купленные продукты. Еще пару дней я безуспешно ждала разноса от шефа, но его так и не последовало. Между тем, времени до защиты оставалось все меньше, а сделать предстояло еще много. Мила старалась помогать мне, чем могла. Она даже вызвалась обводить чертежи и схемы. Максим предложил мне уходить пораньше с работы.
По выходным Мила ездила на дачу одна. По моему настоянию, в дождливую погоду она оставляла дома кошек. С помощью своего соседа она поставила пару парников и засадила их огурцами и помидорами. Сосед все чаще упоминался в ее рассказах о даче. У меня порой складывалось впечатление, что в выходные дни он только и делает, что трудится у Людмилы на участке, помогая ей ухаживать за огородом и садом. Когда же он умудряется обрабатывать свой участок? Видимо, в будние дни, но как оказалось, всю неделю он старательно трудится в Москве, и только в субботу и воскресенье отводит душу на своей недавно приобретенной даче.
По вечерам Мила больше не сидела, поджав ноги, на диване, с томиком стихов, взятым из книжного шкафа своей тетушки, теперь она усаживалась за большим столом на кухне или в столовой, раскладывала журналы по садоводству и внимательно их изучала, делая выписки в толстенную общую тетрадь. По выходным дням она обменивалась добытой информацией с Николаем.
Когда два дилетанта или энтузиаста объединяются на почве какого-нибудь дела, то это может привести к совершенно непредсказуемым результатам. Вспомнив наш первый выезд на дачу, я должна была признать, что за короткий срок Миле удалось добиться огромных успехов на сельскохозяйственном поприще. В воскресенье, вернувшись в очередной раз с дачи, Мила угощала меня свежей зеленью, собственноручно выращенной и собранной на грядках. Правда, Мила еще не всегда могла вспомнить название трав, которые она мне скармливала в качестве «так необходимых мне витаминов», но я обычно успокаивала себя тем, что в Подмосковье почти не растут ядовитые растения. По крайней мере, меня радовало хотя бы то, что она все реже сидела с отрешенным выражением на лице, разгладились скорбные складки в уголках рта, а глаза все чаще смеялись, когда она вспоминала и рассказывала мне о своих трудовых подвигах на даче. Но, как ни уговаривала меня Мила приехать на дачу подышать свежим воздухом, я категорически отказывалась, мне было жалко терять быстро сокращающееся время, а до защиты мне предстояло сделать еще очень много.
Однажды вечером Мила поехала навестить свою мать, домой она возвращалась одна поздно вечером. На пустыре ее встретил какой-то бандит и попытался отобрать сумочку с деньгами. В тот день Мила выдавала сотрудникам зарплату, я не успела получить свою, так как ездила в тот день на консультацию в институт. Короче говоря, Мила шла через пустырь совершенно одна, а в сумке у нее были две наши зарплаты.
— Ты представляешь, Саша, он у меня сумочку отбирает, а мне жалко, так обидно стало: там же твои и мои деньги лежат. Как же я домой приду и тебе скажу, что у меня деньги украли?
— Да, пропади пропадом наши с тобой деньги, он же мог тебя убить.
— Ну, не убил же. Он у меня из рук сумочку вырывает, а я про себя думаю: кричать надо.
— Господи! Когда тебе там думать было!
— Вот я себе и говорю: надо кричать. Я и закричала: «Ура!»
— Что?!!
— Сначала тихо получилось, хрипло как-то, а потом смотрю, парень отступил немного назад и смотрит на меня. Тут я с силами собралась и изо всех сил закричала: «Ура-а!»
— А он что?
— Выпустил мою сумку из рук, покрутил пальцем у виска, повернулся и ушел.
— И что потом?
— Я стою и так мне обидно стало, что я не то кричала. Нужно было кричать: «Караул! Помогите!» А я…
Мила горько заплакала, прижавшись головой к моему плечу, я утешала ее, а потом мы вдруг начали смеяться. Так и смеялись до слез весь вечер. Стоило только посмотреть друг на друга, как мы начинали громко хохотать. На следующий день Максиму сразу показалось подозрительным наше непонятное веселье, но Мила просила меня ничего никому не рассказывать, так как боялась, что весь наш Центр будет над ней потешаться. Все же к концу дня нашему бдительному шефу удалось-таки выяснить у нас причину нашего смеха, он нахмурился, а потом начал воспитывать Милу, объясняя ей, как следует себя вести, чтобы не попадать в критические ситуации. Мне было непривычно слушать, как поучают не меня, а кого-то другого. Потом я не выдержала и попросила его больше не мучить Милу своими нравоучениями. Начальник слегка оторопел, замолчал и ушел в свой кабинет, правда, в ответ на мою заботу Мила вместо благодарности сказала, что всегда надо давать мужчинам выговориться, тогда они становятся менее свирепыми. От себя я добавила, что женщинам надо давать возможность иногда выплакаться, тогда им бывает легче жить.
Наступило лето, по вечерам Мила, высунув от усердия язык, обводила яркими маркерами мои схемы. Это она называла окончательной доводкой. Я лихорадочно дописывала проект и готовила краткую десятиминутную его выжимку, с которой собиралась выступать на защите диплома.
Мила стала потихоньку уговаривать меня надеть на защиту диплома мое новое красное платье, а не мои любимые джинсы. Каждый день она находила все новые аргументы в пользу своего предложения.
— Ты только представь себе, как эффектно ты будешь смотреться на белом фоне своих многочисленных схем.
— Мила, ты повторяешься, ты говорила это еще вчера.
— А ты подумала, что отвлечешь внимание комиссии на себя и дашь Борису приготовиться к защите, ведь ты в паре с ним защищаешься?
— А почему это я должна думать еще и о нем?
— Ну, просто ради себя самой надень красное платье.
— Я буду чувствовать себя непривычно и забуду все на свете.
— Даже если ты что-нибудь и забудешь, то комиссия посмотрит на тебя и все-все тебе простит.
— За красное платье?
— Не говори глупости. Ты давно уже готова к защите диплома, а платье станет завершающим штрихом.
Я уступила Миле, решив, что из чувства благодарности должна сделать ей приятное. Платье сидело на мне хорошо, хотя за последний месяц я сильно похудела. Мила помогла мне уложить отросшие и ставшие такими непослушными волосы.
