Татьяна Тронина - Люблю, убью, умру…
— Послушай, я вот еще о чем подумал — скоро нам все равно предстоит расстаться, оттого эти стихи дурацкие мне все на ум и лезут. Через год я заканчиваю гимназию, поступаю в университет (это я уже решил, что именно в университет, на филологическое отделение), дольше в вашей семье оставаться невозможно…
— Как? — воскликнула пораженно Дуся. Видимо, она только сейчас задумалась о будущем.
— Обыкновенно, как… Не до старости же мне у вас в приживалах ходить!
— Почему в приживалах? — растерянно пролепетала Дуся. — Ты мне как брат, ты сын папиного друга…
— Ну и что? Я же не инвалид, я взрослый человек… почти. Съеду на какую-нибудь квартиру, буду учиться…
— Я умру без тебя! — зарыдала вдруг Дуся и бросилась Андрею на шею. — Ну зачем, зачем ты завел этот разговор?! Еще целый год впереди…
— Я буду каждый день приходить к вам, мы каждый день будем писать друг другу письма! — сказал Андрей, прижимая ее к себе. — А потом мы поженимся.
— Когда? — жадно спросила Дуся. — Еще долго ждать? Сколько?
— Ну, несколько лет я буду учиться в университете, потом еще года два-три мне необходимо для того, чтобы встать на ноги, упрочить свое положение… Иначе Кирилл Романович просто-напросто откажет мне как бесперспективному человеку, не могущему устроить счастье его дочери.
Дуся сидела молча, прикидывая, в каком же году они смогут соединиться с Андреем.
— Господи, милый, — это же целую вечность ждать! Я к тому времени старухой стану — мне будет двадцать два, двадцать три…
— Ты отказываешься ждать меня? — спросил Андрей. — Если отказываешься, то я прямо сейчас умру, и пусть меня похоронят на этом самом кладбище…
— Нет, что ты! — закричала Дуся, бросаясь обнимать его. — Я хоть сто лет буду ждать! Я клянусь!
— И я клянусь, — прошептал он, горячо целуя ее лицо, залитое слезами.
Сзади, в кустах, вдруг зачирикали проснувшиеся воробьи — в их семействе вспыхнул скандал. Дуся и Андрей, опомнившись, отскочили друг от друга.
— Птички… — прошептала Дуся дрожащими губами. — Это только птички…
Она сорвала травинку, стала вертеть ее в руках. У нее была такая привычка — все время вертеть что-нибудь в руках, теребить бахрому на скатерти, оборки своего платья…
— Люблю. И ни в чем не сомневаюсь… — Она перекусила зубами травинку. — Вот.
На вытянутой руке лежали две свитые в круги травинки.
— Что это?
— Два кольца, — серьезно сказала Дуся. — Давай обручимся по-настоящему, обменявшись кольцами.
Затея была детской, но Андрей, увидев два импровизированных, из травинок, колечка, неожиданно обрадовался.
Он взял одно колечко, осторожно надвинул его на тонкий Дусин пальчик. Дуся, очень серьезная и сосредоточенная, надела другое кольцо из травы на его палец.
— Клянусь быть верной тебе до гроба, — сказала она.
— И я! Клянусь. Пусть мертвые, что лежат вокруг, будут нашими свидетелями.
Не сговариваясь, они прильнули друг к другу губами. И это был совсем другой поцелуй, не как тот, которым они обменялись у пруда. Теперь они замерли надолго — по-настоящему, до головокружения.
— Сейчас умру… — задыхаясь, сказала Дуся, когда их объятия наконец разомкнулись. — Я еще никогда не чувствовала себя такой взрослой, ей-богу! Я как будто другой человек теперь… Знаешь, такие странные ощущения!
Солнце поднялось выше. Теперь оно играло в листве, солнечные зайчики весело прыгали по холодным замшелым плитам.
— Любовь и смерть, — медленно произнес Андрей.
— Любовь до гроба, — мрачно кивнула Дуся. — Теперь мы обручены…
Никто не заметил их отсутствия. Дуняша, горничная, подвернула ногу, когда спускалась в погреб, и теперь все носились вокруг нее. Ждали Антон Антоныча.
— Какое трагическое лицо! — с восхищением произнес Карасев, глядя на Дуняшу и размахивая дымящей сигарой. — Я бы нарисовал…
— Ну вас! — с досадой отмахнулась Дуняша, сидя на ступенях. — Ничего святого!
Пришедший доктор констатировал небольшое растяжение и прописал покой и компрессы.
Карасев перевел внимание на Дусю.
— А вы, барышня, не забудьте — у нас в полдень очередной сеанс… Да, и улыбнитесь — что за похоронный вид! Выздоровеет ваша Дуняша, ничего с ней не станется…
Лето пролетело незаметно, и нынешняя осень стала для Андрея какой-то особенной. Будущее виделось ему определеннее, перед ним стояла одна-единственная большая цель — Дуся, а все остальное было только подчинено этой цели. И отношения с Померанцевыми, и подготовка к университету, и все прочее…
Странно, но никто как будто не замечал их любви. Впрочем, скрывать им особо было нечего — все так же они собирались по вечерам в большой гостиной Померанцевых и говорили — много, горячо, обо всем на свете…
Время шло медленно, с трудом, словно в огромный маховик попал песок, и стрелки на циферблате жизни едва двигались, день тянулся невыносимо долго, а неделя казалась целой вечностью.
Приходила Танечка Ольшанская, соученица Дуси, с перекинутой на грудь длинной русой косой. Она садилась в углу и следила за Андреем из-под светлых ресниц.
На Новый год в доме Померанцевых поставили домашний спектакль — «Король Лир» в обработке Кирилла Романовича, причем Корделию играла Дуся, а короля — сам глава семейства. Собралось очень много друзей и знакомых, было весело, много говорили об искусстве, о будущем России… Спектакль прошел на ура.
Со странным чувством смотрел Андрей из зрительного зала на Дусю — она была прекрасна до невозможного, до исступления, фантастически хороша. Она заворожила всех. Дуся играла так хорошо, что после спектакля только о ней и говорили, а сам Кирилл Романович прослезился, обнял дочь и торжественно произнес:
— Перед тобой великое будущее, дитя мое. Слава Дузе или Сары Бернар будет пустым звуком по сравнению с твоей славой!
— Да-да, у Евдокии Кирилловны несомненный талант! — обсуждали в толпе. — Дусеньке непременно надо в артистки!
— Наша Дуся лучше Дузе!
Рядом оказалась Танечка.
— Вы как будто недовольны чем-то, Андрей, — сказала она, полуприкрыв глаза ресницами, в ее голосе — смесь страха и дерзости.
— Я всем доволен, — сухо произнес он. — Я еще под впечатлением от игры Евдокии Кирилловны.
После ужина были танцы.
Андрей хотел поговорить с Дусей, но это ему никак не удавалось — ее все время окружали какие-то люди. Словно только сейчас заметили, что она наконец выросла и превратилась в необыкновенную девушку. Померанцевы имели полное право гордиться своей дочерью.
— Что же вы не приглашаете меня? — подошла опять Таня. — Я, может, давно мечтала потанцевать с вами…
