Синдром счастливой куклы - Тори Ру

Юра смерчем врывается в комнату, нависает над столом, теплыми губами целует меня в губы и задорно подмигивает:

— Послезавтра вернусь! — Но вчерашняя озлобленность так и сидит в его взгляде.

Он дает мне полную свободу действий и уверен, что я на нее не решусь. Потому что не решалась никогда. Потому что преданна, как собака.

Хлопает дверь, в квартире повисает тишина.

18

Я мучительно вслушиваюсь в нее, но различаю только шипение чайника, щелчок кнопки, звон посуды, звук льющейся воды и приближающиеся шаги.

Вжимаю голову в плечи и делаю вид, что политология для меня важнее воздуха, но буквы теряются за роем черных мушек, и сознание размывается.

На стол перед моим носом опускается чашка с зеленым чаем, Ярик садится на диван, и я кожей ощущаю его долгий взгляд.

Преодолеваю неловкость и пялюсь на него — сначала осторожно и растерянно, а потом — смело и не скрывая интереса. Он тоже пристально рассматривает меня.

— Не переживай. — Его губа дергается. — Я знаю, кем бывают люди, и мне от этого не больно. Даже если придется уйти — это все равно было… незабываемо.

От одной только мысли о таком исходе снова становится дурно.

— Ты не уйдешь, Ярик. Он ни за что не посмеет! Куда он без тебя?..

«И куда без тебя я…»

Словно считав мои переживания, Ярик несколько раз сжимает и разжимает кулаки и вдруг выдает:

— Я должен извиниться за вчерашнее. — Его лицо искажает навязчивый тик, и он трясет головой. — Нажрался, снесло крышу… Это огромное свинство по отношению к Юрцу. Это сексизм по отношению к тебе. Впредь буду держать при себе свои грабли. Но… Блин. Есть проблема. Я не хочу извиняться.

Ожидания и надежды снова срываются с цепи, и я пищу:

— Почему?

Он надолго задумывается, напрягает плечи и, чуть заикаясь, отвечает:

— Мне к-кажется, что ты держишься за воздух и вот-вот улетишь. Давай я просто буду рядом и помогу, если помощь потребуется?.. Словом или делом, не знаю… В этом ведь нет ничего предосудительного. Что скажешь?

Я ахаю и прикрываю ладонью рот. Его слова обжигают веки, тупым лезвием царапают сердце, оживляют память о давно забытых днях, выворачивают наизнанку мой мешок с болезненным прошлым, становится так легко…

В нашей реальности нет места чудесам, но одно из них, приняв облик прекрасного парня, в лучах яркого солнца сидит напротив и ждет моего решения.

«Возьми мою жизнь и придай ей смысл. Ты можешь… Ты можешь!» — голова кружится, я с трудом отвожу взгляд, глотаю чай и шмыгаю носом:

— Черт, Ярик… Окей. Думаю, что ничего предосудительного в этом действительно нет… — выдавливаю благодарную улыбку, а слезы текут и текут.

***

Покончив с чаем, приношу на кухню краски, оставшиеся футболки и утюг — мы опять рисуем и разговариваем обо всем на свете.

С Юрой я возвела апатию в культ: никаких эмоций и стремлений — ничего, кроме пустоты. Мне нравилось так жить, но теперь рядом появился другой парень — цельный, светлый, чистый. Немногословный, но надежный. С ним хочется дышать, и я забываю, кем должна быть и казаться. Он словно наперед простил всех, и с ним я тоже… вот-вот прощу себя.

Ему под силу свести к нулю мою боль…

Могу ли я воздействовать на него так же — большой вопрос.

Но Ярик перестает дергаться, когда говорит со мной. Часто улыбается и искренне смеется. Он очень красивый, когда смеется.

Мы тянемся к одной и той же баночке с краской и соприкасаемся пальцами. В голове гудит, в груди порхают пьяные бабочки, ноги дрожат. Ярик не отводит глаза, в них сияет янтарное дно.

Ладонь горит. Сегодня я во что бы то ни стало снова дотронусь до его волнистых мягких волос и тоже постараюсь его услышать.

***

Приближается тихая сиреневая ночь и время стрима — помогаю Ярику вписать в висящий на стене список имена новых донатеров, произношу шуточный заговор на прибыль и, чтобы не мешать и не растекаться по комнате лужицей, от греха сваливаю на кухню.

Взобравшись на подоконник, вывожу на салфетках бессмысленные орнаменты, фигуры героев манги и лица несуществующих людей и прислушиваюсь к приятному до мурашек голосу.

«Оул, есть ли у тебя психическое расстройство?» — донимает его экзальтированная Света, и Ярик внезапно признается:

— Да, думаю есть. Хотя кое-кто утверждал, что это бесы. Как бы там ни было, временами я ощущал присутствие абсолютного зла в своей комнате. Боялся и не мог спать, но сейчас это происходит крайне редко. Иногда я все равно просвечиваю фонариком углы в минуты сильных переживаний, но диагноз может поставить только врач.

Я вздрагиваю, в замешательстве вглядываюсь в темный проем, и салфетки белыми самолетиками разлетаются по паркету. О чем он говорит?

Я ведь тоже была свидетелем его ночных посиделок с фонариком — тогда Ярик был разбит и расстроен, но говорить о прошлом не стал.

«…Меня преследует реальный человек. Он маньяк… Я собираюсь уехать из города. Есть ли шанс спастись?» — зачитывает Ярик новый вопрос и коротко отвечает:

— Есть. Если ты не хочешь, чтобы тебя нашли, тебя никто никогда не найдет.

В его фразе нет позерства — он не врет, не корчит из себя гуру и не притворяется знатоком. Эти слова — его личный опыт…

«Деревенщина», «религиозная семья», «тяжелая жизнь»… Шрамы, страшные стихи и всепоглощающая грусть в глазах.

Мы ни черта не знаем о нем, а давно должны были узнать!

Непослушными пальцами вытаскиваю смартфон из кармана шорт, вбиваю в строку поиска имя и фамилию: «Филин Ярослав», туда же ввожу его дату рождения и нажимаю на «enter».

Поисковик выдает несколько фотографий в ярких оранжевых рамочках с надписями: «Внимание, розыск!», «Пропал ребенок!»

На них изображен Ярик, но на себя нынешнего он не похож — темные волосы, короткая стрижка, рубашка, застегнутая под горло, нездоровая худоба и затравленный взгляд.

Три года назад он вышел из дома в станице Солнечная именно таким и для всех исчез…

19

Глаза этого тощего подростка видели много дерьма, но в его резких чертах нет и намека на сломленность — только злость и решительность дикого зверя.

Ясно одно — он жил с болью,