Ночь, которую я не помню - Марина Бастрикова
– Заходите, Александр.
Парень отказался от чая, немного потоптался и решился.
– Людмила Михайловна, спасибо вам за все то, что вы для меня сделали, – сказал он, кусая губы и протягивая коробку конфет.
Я благодарно улыбнулась и приняла подарок. Александр посмотрел на мои руки, которые прижали к груди конфеты, неуверенно улыбнулся и… расплакался. Его плечи слегка трясло, по щеке катилась слеза, а губы кривились в улыбке. Через силу Саша прохрипел объяснение, о котором я и так догадалась:
– Вы единственная приняли благодарность. Никто ничего не берет из рук вичовых. – Александр стер слезу, и в этот раз уже совсем светло улыбнулся, после чего решил больше не смущать меня и быстрым шагом удалился.
Я положила конфеты на стол и пошла наливать себе чай. Внутри меня колотила злость. Твою дивизию, ну не собирались они есть эти конфеты, что им мешало с улыбкой их принять? Зачем вот так пренебрежительно отказываться от благодарности? Будто бы он уже не человек?
Обняла ладонями горячую кружку и вдохнула терпкий запах чая. У нас в стране, а может быть, и в мире нет культуры смерти. Это же касается и неизлечимо больных – они умирают для общества не в момент остановки сердца. Так для моей матери отец умер именно в момент постановки диагноза. Как же больно было смотреть на ее отношение к мужу! Пропали веселье и шутки, появилась жалость и озлобленность на него… на судьбу.
ВИЧ-инфицированные же могут прожить еще очень долго. Да, на лекарствах, но все реально. СПИД – это крайняя ступень. Но с момента постановки диагноза к ним меняют отношение все. Даже врачи могут крикнуть: «Нефиг было спать с кем попало», хотя объективно знают, что причина кроется в череде ошибок и случайностей. И сейчас человеку всеобщее презрение не принесет пользы. Только усугубит ситуацию. Например, озлобившись, может начать мстить другим, здоровым. Так что лучше напомнить о том, какая теперь ответственность на нем лежит. Но не унижать и придумывать причины вместо решения – это… бесит.
Резко встала со стула, прекращая мысленное нытье, и решила вернуться к работе. А еще навестить бабу Фаю после. Тем более что Мишку все равно Рома заберет. А если и передумает выполнять указания невольной соседки, то сын мне позвонит и я возьму такси.
Не сразу поняла, зачем иду в сторону стационара. Ах да, я же обещала заглянуть к хирургу. Но, видимо, провидение меня вело не к нему, а чтобы увидеть Наташу. Снова избитой. Я подошла, и мы встретились взглядами.
– Лестница, – сухо сказала рано поседевшая девушка.
Ну да, ну да. С размаху, наверно, ее лестница атаковала, несколько раз.
– Как до лица достал?
– Я упала, – сказала девушка честно и вздохнула.
Ее ответ подходил и для варианта с лестницей, но мне врать бесполезно. Виктор же, как судмедэксперт, вообще бы посмеялся, настолько очевидны были побои.
– Ты не написала заявление, – сказала утвердительно, так как все было понятно, но очень хотелось напомнить о нашем последнем разговоре. – И не ушла. – Наташа сжалась под моим взглядом. – И продолжаешь ему прислуживать.
– Ничего ты не понимаешь, он же без меня не сможет! – выкрикнула девушка, таки расправив плечи.
М-да, такую бы решительность и злость, да в нужное русло.
– Наташа. – Вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями. – То, что он инвалид, не дает ему право тебя истязать. – Столкнулась с ее упрямым взглядом и поняла, что говорю все то же самое. Что нового мне ей сказать, чтобы прислушалась? Ничего не приходило в голову. Почему-то вспомнился Рома.
– Вот именно, инвалид. Ему так плохо! И без меня он умрет.
– А с ним можешь умереть ты. – Я не приукрасила, ведь в больницу она могла прийти, только когда он сделал совсем худо. – Пожалуйста, просто уезжай от него.
– Кому он будет нужен? Государству? Не смеши меня. Даже соцработники к нему не ходят. Только одна замечательная женщина, чтобы молитвы почитать.
Я поняла, почему подумала о Роме. Ведь я так боялась с кем-то жить, но это оказалось не так страшно.
– Наташа, послушай. – Я схватила девушку за руку и сжала бледные пальцы. – Сколько лет мы знакомы? Я ведь еще интерном была и встретила настоящее солнышко. Веселушку и хохотушку, которая принимала мою профессию, да и вообще в каждом могла найти хорошее. Наверно, так и с Денисом. Только вот моя Наташа куда-то ушла, спряталась внутри этого избитого создания. – Я для наглядности легонько ткнула пальцем в грудь, и подруга поморщилась. У меня все внутри похолодело, ведь значит, у нее гематома на груди. Вернулась к сжиманию тонких Наташиных пальцев. – И ведь с каждым годом все хуже. Мне так страшно, что однажды все дойдет до точки невозврата. И Виктор, который знает мою дружбу с тобой, сообщит о твоей смерти. Не убегай, дай договорить. – Чтобы Наташа не вырвалась и дослушала, сжала пальцы сильнее. – Я тут недавно поняла, насколько же одинока, а мне кошмары ночами снятся. Чтобы они были реже, приходится пить по вечерам. – Встретившись с загоревшимся любопытством взглядом, поняла, что иду верной дорогой. Если я буду давить на необходимость помочь себе самой – Наташа не отреагирует, для нее норма жертвовать собой. Но я ведь могу попросить помощи для ее подруги, то есть для меня. – Мне нужна компания. Поняла я это после того, как у меня дома пожил пару дней один человек. Но он не сможет надолго остановиться, не могла бы ты переехать ко мне?
– Люда, я даже не знала. Ты всегда такая спокойная и уверенная. – Наташа пожала уже мои пальцы в ответ. – Но почему я?
Так, тут главное – давить не на ее бедственное положение, а на мое.
– А кто еще сможет жить с той, которая вот этими самыми руками… – Развернула руки ладонями кверху, выпустив холодные пальцы подруги. И я не врала, даже Марго иногда брезговала, а мама не давала забыть, что я делаю этими самыми конечностями. Абсолютно полностью меня принимала только Наташа. Остальные реагировали, как на… Александра. Иногда мне тоже хотелось заплакать, когда из моих рук что-либо брали, зная, чем я занимаюсь. Мама вот недавно отказалась от купленных яблок, потому что я
