Прощай, предатель! (СИ) - Амурская Алёна
А потом понимаю, что ощущение жара вызвала ладонь мужа на моей груди. Пока я спала, он накрыл своей широкой крупной ладонью тугую от молока грудь и теперь нежно, но по-хозяйски властно сжимает и поглаживает еë...
Это-то меня и разбудило.
Да и сон был нелегким, рваным. Мой малыш перестал спать так крепко, как в первое время после рождения, и его теперь приходится укачивать несколько раз за ночь. Чувствую себя из-за этого безумно усталой и невыспавшейся.
Раньше при таком пробуждении я бы прижалась к Владу всем телом и обняла, ища еще больше нежности и тепла на его широкой груди, волнующе пахнущей любимым мужчиной... но это было раньше. Сейчас хочется только сжаться в комок и отодвинуться.
Потому что теперь мне с ним некомфортно, больно и тяжело. Муж для меня стал чужим и далеким, а от его объятий словно веет какой-то смутной пугающей угрозой, которая гулко шепчет:
«Иди ко мне, милая. Иди сюда, поближе. Я подарю тебе любовь. Я подарю тебе... боль. Ведь они — неразлучны, Дашка... фиалка нежная моя...»
Злость и обида вспыхивают изнутри с новой силой.
Вот козëл ненасытный! И, что особенно обидно — всеядный. Считай, только вчера с любовницы своей слез, а уже к «беспамятной» жене-наивняшке лапы тянет.
Да пошел ты, Влад! Дай только опору под ногами нащупать... и тогда я покажу тебе такую фиалку, что челюсть отвиснет!
Очень стараюсь не делать резких движений. Смотрю на него сквозь ресницы и встречаю пристальный внимательный взгляд потемневших синих глаз. Они обжигают, сверкают и транслируют знакомое требовательное желание. Жадную нужду во мне — женщине, которая оказалась ему недостаточно дорога и важна, чтобы сохранить верность.
Тихо сглатываю горечь слюны и сажусь в нашей постели, потягивая к себе край одеяла. Тяжесть мужской руки ожидаемо исчезает — иначе Князеву пришлось бы вцепиться в мою грудь всей пятерней, как озабоченному маньяку. А это — однозначно выше его достоинства.
— Не выспалась? — риторически спрашивает он и, помедлив, добавляет: — Я тоже плохо спал. Тяжелая ночка выдалась... Думаю, надо няню нанять. Как ты на это смотришь?
Ну да, няню. С дополнительной функцией надсмотрщицы за неразговорчивой женушкой? Спасибочки, обойдусь.
— Не надо, я пока справляюсь, — отвечаю спокойно и лаконично, а потом встаю, плотно запахивая халат. — Пойду гляну, как там малыш.
— Он спит, уже смотрел. Даш... останься со мной. Я соскучился по тебе, родная.
— Я хочу к Васе.
Князев молчит, не сказав ни слова возражения. Ведет себя, как шелковый. Это совсем не в его характере, но я вполне понимаю, по какой причине он держит себя настолько идеально-образцово.
Только за дверью спальни получается выдохнуть и расслабиться. Нет, нельзя жить в таком напряжении. Нельзя...
Первый эмоциональный порыв к спонтанному побегу — от шока, унижения и дикой, болезненной обиды, — уже немного ослаб. В основном благодаря безопасному успокоительному, к которому я в отчаянии обратилась в первую очередь. Оно подарило мне достаточное количество тупого бесцветного безразличия, чтобы включить критическое мышление. И чтобы начать рассуждать не как жена, уничтоженная предательством любимого мужа, а как мать.
Да, надо думать о малыше. Сосредоточиться на его благополучии. Но и себя при этом не забыть, чтобы не свихнуться с горя.
Так что совет Люси — поговорить с мужем насчет желания восстановиться после родов, побыть немного одной и подумать о жизни, — кажется сейчас наиболее подходящим. И разумным. Чтобы разъяренный Князев не бушевал раньше времени. Возможно, удастся и мою мать как-то к этим доводам подключить. Сказать, что поедет со мной в какой-нибудь санаторий, и сплавить туда на пару с еë Петенькой..? Она только рада будет подобной халяве...
А я сама поеду в бабушкин дом. Потому что общество матери дольше суток вряд ли выдержу.
Вещи у меня есть, бытовые трудности напрягают гораздо меньше, чем соседство мужа... да и небольшая денежная заначка имеется. Поживу, приду в себя, а потом и решу, что делать.
Постояв возле колыбели со спящим сыном, вздыхаю и иду на кухню. Пока завариваю травяной чай из успокоительного сбора, грустно вспоминаю свою вчерашнюю выписку из роддома.
Самоуверенный Князев превратил этот день в самое настоящее красочное шоу напоказ, иначе и не скажешь. Такой уровень праздничного великолепия с размахом я видела только на нашей свадьбе. И сейчас было что-то подобное, только урезанное во времени.
Специально арендованный ярко-синий автомобиль премиум-класса, утонувший в цветах и разноцветных воздушных шарах... поздравительные транспаранты... профессиональные музыканты с мини-оркестром, обрушившие на уши всего роддома усладу живой весëлой музыки...
Даже небольшой салют был.
Ну и подарки для родильного отделения, куда же без них. Причем без разбора — и простым сотрудникам, и приятно изумившимся беременяшкам-мамочкам в палатах.
Последние были в таком восторге от этих симпатичных маленьких пустячков с мягкими игрушками и шоколадками, что я была почти счастлива спрятаться в машине вместе с сыном от их многоголосых поздравлений и благодарностей. Потому что для меня выписка из роддома больше уже не казалась праздником, который я когда-то наивно воображала в своих доверчивых глупых мечтах.
Наверное, прежней влюбленной доверчивой Даше вся эта романтика действительно понравилась бы. До восторга, до щенячьего счастья...
Но той Даши больше нет.
Она умерла и рассыпалась в прах, когда увидела своего любимого с другой. Без прикрас, во всей его эгоистично потребительской пошлости.
И Князев вряд ли понимает сейчас, что этим торжественным пафосом он вовсе не открыл всë с чистого листа между нами, а только... усложнил. Обманул сам себя, совесть заглушил. Если она у него вообще имеется, конечно.
Задумавшись об этом, стою и механически помешиваю чай в кружке. Слушаю, как звякает серебристая ложечка в маленьком успокоительном водовороте... и вздрагиваю, когда мою талию обхватывают крепкие загорелые руки мужа.
Прижавшись к моей спине всем телом, он вкрадчиво шепчет на ухо:
— Я не успел пожелать тебе доброго утра, маленькая...
Потом легким нажимом большого пальца поворачивает мое лицо к себе и крепко целует. Прямо в губы.
На одну секунду я вся деревенею.
Слишком много эмоций. Слишком много Князева.
Не знаю, что делать — то ли крикнуть ему в лицо: «Не смей меня трогать, я всë вспомнила!», то ли отвернуться, как ни в чем ни бывало. Внутри вспыхивает слабый жар чувственного волнения... чтобы тут же погаснуть под леденящей вспышкой воспоминания о его секретарше.
И от этого противоречия — физического и душевного одновременно, — меня трясет.
Князев углубляет свой поцелуй, поймав мою дрожь и мягко разворачивает к себе. Я быстро упираюсь руками в его грудь, собираясь оттолкнуть — изо всех сил, наплевав на свою трусливую «амнезию»...
...но внезапно в глубине прихожей раздается тихая трель дверного звонка, сигнализируя о нежданном утреннем госте.
— Как невовремя, — морщится муж, выпуская меня из объятий, и легонько гладит по щеке. — Не напрягайся так, Даш. Я понимаю, что тебе пока нельзя. И что ты немного... растеряна. Из-за травмы. Подожди минутку, сейчас спроважу гостей и поговорим об этом.
То, что поставленную задачу насчет «спровадить» он вдруг решил резко отменить, я понимаю уже в следующую минуту. Когда сразу же вслед за щелчком открывшегося замка раздается звучно-снисходительное и очень красивое грудное контральто моей свекрови. Только она всегда зовет своего сына полным именем с еле заметным словацким акцентом.
— Доброе утро, Владан. Не ждал так скоро? Ну ничего. Я решила сюрприз сделать. Тем более, что и так собиралась на внука посмотреть. Поздравляю, мой дорогой.
— Здравствуй, мама. Благодарю, — безупречно вежливо произносит Князев, но я так хорошо знаю все его интонации, что отчетливо различаю в голосе признаки скрытого неудовольствия. — Проходи.
