Выйти замуж за иностранца - Валентина Алексеевна Кучеренко

Маша соскочила на землю и увидела необыкновенно чудесный пейзаж. Они стояли на горе, у подножья которой раскинулось море.

Море было тихое, ласковое с белыми корабликами и чайками. А под ногами лежал зеленый травяной ковер с разбросанными полевыми цветами. А сверху небо, такое же голубое, как и море, и теплое весеннее солнце.

Маша подняла руки к небу:

– Боже, какая красота! – выкрикнула она.

А Микеле стоял рядом и любовался ею.

– Да, красота необычайная. Я очень люблю это место, и когда мне бывает плохо, я приезжаю сюда. Посидев на этой горе, вдохнув в себя силу моря и неба, я успокаиваюсь и продолжаю жить дальше.

Маша почувствовала в его голосе какую-то боль, какую-то необъяснимую печаль и безысходность.

Он потянул Машу за руку.

– Иди, посидим, смотри какая трава мягкая, как ковер.

И опять его рука обожгла ее. Она опустилась рядом.

– А попалась! – засмеялся он и нежно обняв, стал целовать ее губы, щеки, шею. Маша не заметила, когда он расстегнул кофточку, повалил на мягкую весеннюю траву и стал жадно целовать ее прелести. Он лежал на Маше такой большой и тяжелый, но как ей было приятно ощущать на себе этот вес. Микеле горячими и требовательными губами опускался все ниже. Кровь бурлила в Маше, но ее коммунистический ум все твердил:

«Нельзя, нельзя, нельзя!»

Маша вырвалась из его объятий, вскочила, застегивая, кофточку и закричала:

– Я не могу так под кустами, поехали! – и быстро пошла к машине.

– Не под кустами, а под солнцем, – улыбнулся Микеле.

Маша влезла в машину, он следом за нею, быстро откинул сиденье назад и опять его горячие поцелуи покрыли ее тело.

Его ласковый рот отыскал ее губы, язык влез в ее рот и стал выплясывать сумасшедший танец. Маша уже не могла, да и не хотела сопротивляться. Ее охватило одно огромное желание, от которого избавиться уже было невозможно. О, какое наслаждение! Какое блаженство. Машин коммунистический ум наконец-то замолчал, не устояв перед этой огненной страстью. Она стала одной трепетной птичкой. А он все ласкал и целовал, ласкал и целовал и шептал:

– Как ты прекрасна, сладенькая моя!

Восторг и нега переполняли Машу.

Немного полежав на спине, Микеле встал, вылез из машины и бросился в мягкую траву. Он был одет, в чем мама родила. Маша улыбнулась: «Вот эти беззастенчивые итальянцы!» Но увидев, что она тоже обнажена, махнула рукой:

– А ничего!

– Маша, иди, солнечные ванны примем, – позвал он.

Она схватила свой шарф, который раньше был у нее на шее, и завязала его на бедрах. Получилась голубая прозрачная юбочка, которая очаровательно прикрывала ее бедра.

– О, как ты сексуальна в этом наряде! – воскликнул Микеле. – Иди ко мне.

Он потянул ее за руку и повалил на себя.

– Как ты прекрасна! А глаза у тебя такие же зеленые, как эта трава.

– И у тебя тоже такие же зеленые-зеленые, прямо два изумруда.

Она смотрела ему в глаза и нежно гладила по его седеющим жестким волосам. Сейчас он выглядел совершенным красавцем. Его мужественное лицо с большим носом и пухлыми губами было полно неги и восторга. Его искристые глаза проникли в нее, и она опять почувствовала, как тепло наполняло ее. Странно, но впервые за свою жизнь Маша лежала с этим мужчиной обнаженной при ярком солнечном свете и ей совсем, ну ни капельки, не было стыдно.

Ей было хорошо, ей было так хорошо, как никогда ни с кем не было. Она почувствовала, что она жива и что жизнь, оказывается, необычайно чудесна.

Микеле ласкал ее, и опять в Маше зарождалось желание. Он перевернул ее на спину и стал покрывать все ее тело жаркими поцелуями.

– Люблю, люблю, люблю! – шептал он. Маше захотелось с неистовой силой целовать его горячо, нежно, как получится, но целовать, целовать, целовать бесконечно. Она вдруг почувствовала, что только этого мужчину она ждала всю жизнь, и она поняла, что она уже любит его.

«Нет, нет, это невозможно! Так не бывает», – думала она. Но страсть уже поглотила ее полностью и она уже не могла ни о чем думать.

Когда они лежали на траве и глубоко дышали от удовольствия, которое доставили друг другу, Маша поняла – вот оно ее счастье. Ей было так хорошо, так спокойно лежать на этом зеленом ковре и укрываться шелковым, голубым небесным одеялом. Думать ни о чем не хотелось, делать ничего не хотелось, а хотелось просто так лежать и лежать целую вечность, и смотреть на белые облака, которые даже подумать не могли, как на земле бывает жить прекрасно.

Маша посмотрела на часы и вскочила:

– Боже, через полчаса мой последний поезд.

Она побежала к машине и стала быстро натягивать на себя одежду. Когда они оделись, Микеле вытащил из бардачка машины бархатную коробочку.

– Что это? – спросила Маша, открывая ее.

Она увидела сережки, они были золотые и удивительно красивые.

– Какая прелесть! – воскликнула она и повисла у Микеле на шее, страстно целуя его.

– Боже, какая прелесть!

– А почему ты мне их сразу не подарил? – спросила она.

– А потому, что тогда ты была бы, ну как это сказать – зависимой от меня из-за этого подарка и не могла бы вести себя так естественно, как ты вела себя со мной. И если бы ты захотела мне отказать, то уже тебе было бы трудно это сделать.

– Психолог, – улыбнулась Маша и опять прильнула к нему.

Когда ехали на вокзал, Микеле сказал:

– Я приеду к тебе на следующий выходной, я уже не дождусь нашей встречи.

– Нет, нет ко мне нельзя, у меня муж и я с ним пока еще живу, – сказала Маша и добавила:

– Если хочешь, давай встретимся в Перуджи, этот город в полчасе езды от нашего.

– Хорошо, договорились, – согласился Микеле.

Он купил билет, и они еще десять минут ждали поезд. Они сели на скамью, что стояла в стороне, и потихоньку целовались. Маше было так хорошо и тепло с ним. Уезжать не хотелось, но он не оставлял ее. Он сказал:

– Мне в ночь на работу.

Когда Маша вошла в вагон и села у окна, Микеле все стоял и смотрел на нее. Он улыбался, а в глазах его Маша опять увидела тоску, какую-то отчаянную тоску и безнадежность. Но он улыбался Маше и махал на прощание рукой.

Маша послала ему воздушный последний поцелуй, и он скрылся из вида.

«Ах, как же не хочется уезжать! – думала она. –