Отказ не принимается (СИ) - Кей Саша
– Плед дать? – сурово спрашиваю я, стараясь не выходить из роли Фрекен Бок.
– Жарко, не надо плед, но мне нужна конфетка за невкусное лекарство, – требует Воронцов, и не успеваю я ответить ему что-то достойное, как он притягивает меня к себе и целует.
Как я и предполагала, слабость Виктора не так сильна, ему вполне удается завалиться на постель со мной в обнимку. Только вот, похоже, он тратит на это все силы.
Самое шокирующее, что мне не удается высказать все, что я о нем думаю, потому что Воронцов отключается прямо на мне.
Глава 31
За что мне это?
Ведь четыре дня идиллии было. За все время из всех проблем самыми серьезными стали расквашенный нос Тимошки и порванная резиночка с божьей коровкой у Тиль.
С возвращением Виктора все рушится.
И прямо на меня.
Причем, в прямом смысле слова.
Воронцов отрубается своевременно, но весьма неудобно, как и все, что он делает.
Отпихнуть эту махину мне не удается. Обмякшее тело Виктора напрочь вдавливает меня в постель.
Сначала я думаю, что он меня разыгрывает. Потом мне приходит в голову, что Воронцов потерял сознание. Но прислушавшись к его мерному дыханию, мне с прискорбием приходится убедиться, что Виктор спит.
Как я зла!
Кто-то всю ночь мою грудь караулил, а мне теперь отдувайся!
Отчаявшись откатить товарища, я, скрипя зубами, выползаю из-под него. Это дается мне не так-то просто, но энтузиазма мне добавляет понимание, что в любой момент Екатерина может вернуться и стать свидетелем этой неловкой сцены.
Взопревшая я с неимоверными усилиями вырываюсь на свободу.
И стоит мне покинуть постель, как спящий Воронцов, почувствовав, что матрасик сбежал, как ни в чем не бывало, перекатывается на спину и вольготно располагается, раскинув руки.
Боже, кто бы знал, как мне хочется отлупить его полотенцем еще раз.
Уберегая от моей несдержанности этого невыносимого типа, возвращается Екатерина.
– Как вы тут?
– Спит, если не издевается, конечно, – ворчливо отвечаю я. – Все. Пост сдал, пост принял. С меня хватит. Я не в сиделки нанималась.
Екатерина хмыкает.
– Ну пошли ужинать.
– А вы с ним не останетесь? – изумляюсь я.
– Зачем бы это? – пожимает она плечами равнодушно. – Большой уже. И вроде не при смерти.
У меня дар речи пропадает.
– А меня за что?
– Ну он же так добивался внимания, что ж я сухарь, что ли? – и выходит из Воронцовской спальни.
– То есть вы сейчас признаетесь, что меня подставили? – догоняю я Екатерину, пылая возмущением.
– Какие громкие слова, – смеется она. – Голубцы будешь?
И никаких угрызений совести.
– Вы случайно не родственники? – с подозрением уточняю я.
– Не случайно, – все еще посмеивается Екатерина. – Дальние.
А так и не скажешь, что дальние.
– Екатерина, знаете, не надо больше так делать. У нас с Виктором Андреевичем и так сложные отношения…
– Я бы сказала, сложноподчиненные, – перефразирует Екатерина.
– … и я бы хотела, чтобы они не выходили за рамки деловых, – заканчиваю, несмотря на подкол со стороны родственной домработницы. – Мне здесь осталось провести два с половиной дня. Проблемы мне не нужны.
– Рамки какие-то понаставила уже. Вы уж сами как-нибудь разберитесь, чтоб мне не приходилось вмешиваться.
Ставя точку в диалоге, Екатерина выставляет передо мной тарелку с голубцами.
Я зависаю над блюдом.
В смысле, разберитесь? Я свою позицию уже обозначила, только она почему-то не устраивает Воронцова. То есть решение проблемы – сдаться ему?
Я не согласна!
Словно в ответ на эти мысли в голове эхом проносится: «Я болен тобой». И я вспыхиваю от внезапно нахлынувши эмоций.
Ну почему Воронцов такой Воронцов?
От тяжких дум меня отвлекают ссыпавшиеся по лестнице вниз, как горох, и с визгом нагрянувшие на кухню дети.
– А где папа? – интересуется, шумно отодвигая стул, Тиль. За время моего отсутствия ее прическа снова превратилась в стандартную детскую «я упала с самосвала», и Тимошки под носом нарисованы шикарные гусарские усы. Зеленым фломастером.
Дурдом.
– Отдыхает, – спокойно отвечает Екатерина.
– Пока Виктора не было, все было нормально, а теперь вот, – жалуюсь я непонятно кому.
– До этого было очень подозрительно, – поправляет меня Екатерина. – А вот сейчас весьма жизненно.
– А после ужина папа с нами поиграет? – допытывается у меня Эстель, сосредоточенно разматывая голубец и перекладывая капусту в тарелку Тимке. Тимка, недолго думая, повторяет фокус, и вся эта капуста оказывается у меня.
– Понятия не имею, – признаюсь я. – Проснется, спросим.
И вздохнув, натыкаю капустные листья на вилку.
Однако и после ужина Воронцов не просыпается.
Время идет, а он все не показывается.
Скоро уже спать ложиться, а раздражающий элемент так и не появляется.
И хотя Екатерина меня на разведку не гонит, я сама не выдерживаю.
Попросив приглядеть за сорванцами, которые рвутся вместе со мной проверить Виктора, я заглядываю к нему.
Тишина.
В темноте наощупь добираюсь до постели. Посветив телефоном обнаруживаю Воронцова завернувшимся в покрывало. Трогаю лоб. Горячий.
Екатерина, похоже, накаркала, его знобит.
Обрядить бы Виктора в футболку, без которой он так эпично отрубился, и засунуть под одеяло, но будить жалко.
Включаю бра над постелью и любуюсь бледным лицом.
Брови нахмурены, такое ощущение, что даже во сне он решает какую-то проблему. Накрываю его пледом, но даже через десять минут поза его не становится расслабленной. Все еще мерзнет.
Вызванная мною при помощи смс Екатерина, в отличие от меня безжалостна.
Правда, по отношению ко мне.
– А я говорила ему, что надо хотя бы иногда отдыхать, а то любая бацилла свалит, – высказывает она, хотя слышать ее могу только я. И добивает меня. – Если не согреется, ложись к нему и грей.
Глава 32
– Что? – это, наверное, обман слуха. – Может, позвоним жене Виктора Андреевича? Ей сам бог велел отогревать мужа!
Я откровенно закипаю.
– Гале-то? – закатив глаза, фыркает Екатерина. – Даже если бы она захотела, в чем я сомневаюсь, не приехала бы. Она уже пару лет во Франции живет. Ждет гражданство.
– Как это? – меня берет оторопь. – А Тиль? Вот Виктор заболел, я всего на неделю тут. Не дай бог, у вас давление скакнет или сердце… Кто за дочерью смотреть будет?
– Ей ребенка никто не доверит. Виктор какие-то указания оставил на счет непредвиденных ситуаций, но Галина туда не вписывается.
– Не понимаю, как Воронцов может запретить матери общаться с дочерью? – я чувствую себя отупевшей, потому что никак не могу постигнуть ситуацию. От одной мысли, что кто-то может помешать мне воспитывать Тимошку, мне становится дурно. А ведь он не родной мне сын. Что будет чувствовать настоящая мать, я даже представить боюсь.
– Да ты никак светскими сплетнями не интересуешься? – Екатерина поднимает очки на лоб. – Давай-ка, всуропим сейчас ему таблетку, детей уложим и поболтаем. Кое-что тебе знать, пожалуй, нужно. Хотя бы то, что известно всем вокруг. Этот развод полоскали все местные СМИ, так что никаких секретов я не раскрою.
Мне остается только кивнуть.
Екатерина наливает воды в стакан, а я выколупываю красную пузатую пилюлю и тереблю Воронцова за кокон, в который он завернулся.
– Виктор Андреевич, – зову я, не очень рассчитывая, что удастся до него достучаться, но неожиданно он открывает глаза. Непонимающий взгляд свидетельствует, что пробуждение неполное, но оно и к лучшему. – Нужно выпить таблетку.
Голос делаю строгий и уверенный, и это срабатывает. Виктор высовывает руку, в которую я последовательно сую таблетку, потом стакан.
Проглотив лекарства, Воронцов на меня щурится:
– Заботишься, Тронь?
– Что-нибудь хотите? Пить? Есть? – игнорирую я его подкол. Вот ни фига не соображает, а продолжает троллить. Язвительность у него, видимо, работает на автомате.
