Оттепель. Инеем души твоей коснусь - Ирина Лазаревна Муравьева
Вот если бы ей повезло и она купила бы себе такие духи! Деньги есть, на студии выдали аванс. Лицо ее горело, руки и ноги были холодными как лед. В метро какой-то парень, сидящий напротив, долго смотрел на нее и вдруг подмигнул. Она отвернулась. Он встал и подошел, наклонился. Вагон шатало. Парень изобразил, что еле удержался на ногах, и дотронулся ладонью до ее волос.
— Девушка! Из какой вы сказки?
Она порывисто поднялась и шагнула к выходу. Он с жадностью посмотрел ей вслед. Двери плавно раздвинулись. До ГУМа она добежала за несколько минут. Часы пробили пять. Зачем ей ГУМ? Ах да! Духи! Никаких «Клима» нигде не продавали. На полке стояли обычные флаконы с «Красной Москвой», «Лавандой» и «Серебристым ландышем». Лучше что-нибудь купить в подарок Вите. Конечно! Как же она не подумала? Он ведь совсем недавно был в тюрьме и, наверное, столько страху натерпелся! Еще бы! Если человека ни за что ни про что хватают и сажают в тюрьму по подозрению в убийстве!
Она заглянула в отдел мужской обуви. Тяжелые зимние ботинки производства фабрики «Скороход» смотрели на посетителей так угрюмо, что не только покупать, но даже и притрагиваться к ним не хотелось. И галстуки были какие-то мрачные. Вот китайские махровые полотенца резали взгляд своими пронзительными красками. Но зачем ему китайское полотенце? Вдруг она ахнула и быстро побежала вниз по лестнице в гастроном. Нужно купить ему коньяк! Самый лучший, который только бывает, и самый дорогой. Коньяк и конфеты. И вот так, с коньяком и конфетами, позвонить в дверь и сказать, что она ждет ребенка.
Во все остальные отделы, кроме винно-водочного, были длинные очереди, а тут ей повезло: всего десять-двенадцать человек. Она спросила у продавца с широким и плоским, как блин, лицом, какой у них самый лучший коньяк.
— Берите «Арарат», не ошибетесь, — сказал продавец. — Можно еще «Двин», но он дорогой.
— Сколько? — уточнила Марьяна.
— Восемнадцать рублей, — с уважением к коньяку «Двин» ответил продавец. — А вам для кого?
— Для мужа, — сказала она и вся покрылась краской.
— Ну, думайте, женщина. Муж — это дело серьезное. — Он улыбнулся, блеснув золотым зубом.
На «Арарат» денег хватило, осталось еще на конфеты. Она зашла в уборную, сняла свитерок, спустила бретельки комбинации и лифчика, холодной водой вымыла под краном подмышки, чтобы не пахли потом. В половине седьмого позвонила в знакомую дверь. Хрусталев, как ни странно, был дома и открыл сразу же. Искра пробежала по его лицу, когда он увидел Марьяну.
— Прости меня, пожалуйста, что я без звонка, — быстро сказала она.
— Ты меня случайно застала. — Он слегка поморщился. — Проходи.
Она прошла и села на диван. Вынула из сумки бутылку «Арарата» и шоколадный набор.
— Что это у нас за праздник? — удивился он.
— Давай выпьем, — пробормотала она дрожащими губами.
— Волшебная сила искусства! — воскликнул Хрусталев, открывая коньяк. — Две недели на съемках художественного фильма «Девушка и бригадир» в корне меняют привычки начинающих актрис!
Он небрежно плеснул коньяк на дно двух стаканов. Марьяна не смогла сделать ни глотка: зубы застучали.
— Так что за событие? — пристально глядя на нее, спросил он.
— Витя! — Она положила руку на горло, внутри которого набухал соленый ком. — Я жду ребенка.
Он быстро опустил глаза.
— Давно?
— Я сегодня узнала. Сказали, что восемь недель.
Он присвистнул. Потом опять посмотрел на нее, но каким-то другим, новым взглядом, словно ему самому стало вдруг страшно, но он не хотел, чтобы она заметила его страх.
— Ты ведь знаешь, наверное, — медленно сказал он, — что я вернулся к Инге и к дочери.
— Я знаю! — поспешно перебила она. — Я просто хотела… сказать…
— Ты сказала.
Он взял себя в руки, и лицо его приняло обычное, спокойное выражение.
— Марьяна! Ты сказала, и я тебя услышал. Я тоже кое-что сказал. И ты тоже меня услышала.
Она опустила голову.
— Тогда я пойду?
— Конечно, — кивнул он. — Иди. Возьми только этот коньяк. И конфеты.
Она взяла коньяк, взяла конфеты, положила обратно в сумку, не глядя на него. Он распахнул перед нею дверь.
— Увидимся завтра на съемках. Да, кстати! Спасибо за Мячина.
— За что? — машинально переспросила она.
— За Мячина. Регина Марковна сказала, что это ты позвонила ей. Никто ведь не знал, что он собирается сбежать. Мы его вернули. Сняли, проще говоря, с поезда.
Она начала медленно спускаться по лестнице. Он стоял в дверях, смотрел ей вслед. Она почувствовала, что лицо ее стало горячим, мокрым и соленым. Обернулась. Они встретились глазами, и Хрусталев быстро отступил назад, захлопнул дверь.
На улице было темно, накрапывал мелкий, пахнущий осенью дождик. Какая-то кошка утробно урчала внутри большого помойного бака. Наверное, что-то ела там торопливо, давясь от голодной жадности. Марьяна опустилась на знакомую лавочку, достала из сумки коньяк, отвинтила пробку и начала пить прямо из горлышка, обжигаясь и сглатывая слезы. Ей показалось, что она сейчас умрет, задохнется, и эта мысль принесла облегчение. Конечно, это было бы лучше всего: просто умереть. Никого не мучить больше. Она выпила почти четверть бутылки. Голову ее облило холодом, но руки и ноги приятно согрелись. Потом вдруг смертельно захотелось спать. Она свернулась клубочком и легла. Тонкий, как младенческий волос, блеснул на небе серп месяца. Кошачье урчание притихло.
В большом каменном доме на Плющихе одно за другим гасли окна. Жильцы укладывались в кровати, натягивали на себя одеяла. Женщины проверяли на голове большие железные бигуди: не слетели бы во сне,
