Доу Джонс против Айенгара - Регина Грез
Я нисколько не огорчена, я знаю, что за улыбкой иногда идут слезы. Сама виновата, надо быть собранней, держа в руках опасные предметы, а не витать в облаках и уж тем более не думать о мужских утренних сюрпризах.
Роман поворачивает мое запястье к окну, поднимает ладонь выше, чтобы унять кровь и вдруг сует мой раненый палец себе в рот, а потом дует на него и шепчет, будто твердя бабушкин заговор:
– Хочу быть с тобой здесь вдвоем. Приедем на следующие выходные.
Мне воздуха не хватает, чтобы ответить. И не нужно, Варя возвращается, с грохотом бросает аптечку на стол, роется в содержимом. Мы смотрим на нее растерянно, Роман все еще сжимает мой палец.
Варя трясет в воздухе пачкой пластырей и скептически вздыхает:
– Офигеть! Кажется, принцесса уже здорова. Неплохо смотритесь вместе. Я вам не мешаю?
– Нет, – глухо говорю я. – Мне пора домой. Я сейчас вызову такси.
– Дина… – он хочет что-то оспорить, но я оборачиваю палец салфеткой и ухожу в комнату, чтобы найти телефон.
Потом преувеличенно громко кричу:
– Роман, пожалуйста, напомни адрес турбазы.
Они о чем-то долго перешептываются с Варей. Я собираю вещи. Мне хочется остаться одной, как следует высушить и распрямить волосы, надеть строгое платье. Сегодня я напишу заявление об уходе. Интересно, заставят меня отрабатывать две недели? Тетя Света расстроится, начнет упрекать. Не важно. Я заслужила нормальный отпуск.
Варя приглашает на дачу к бабушке. Я должна согласиться, если хочу и дальше вести йогу на пятнадцатом этаже. У меня пока нет средств, чтобы арендовать другое помещение. Но если Роман и дальше будет вести себя так… я не знаю. Он слишком вживается в роль, на мой взгляд.
Глава 15. Поиски равновесия
Я нарочно приехала в бизнес-центр пораньше, чтобы обсудить с Нурией Рахимовной участие в конкурсе.
Хорошая новость! Елена – владелица фотостудии, не забыла о нашем вечернем разговоре на озере и в обед прислала сообщение: «Дина, привет! Жду твою даму на Семакова, 17 ближе к четырем».
Ура! У нас будет профессиональная съемка! Нурия Рахимовна, как всегда, сама элегантность. Платье прямого кроя цвета фуксии чуть ниже колен, крупный белый жемчуг на шее и запястье. Легкий макияж и нежное облачко духов.
– Дина, я тебе баурсаков привезла. У нас сейчас праздник. Надо всех друзей угощать. Рано-рано встала, испекла четыре таза. Сейчас за город поедем – гулять, веселиться, петь. Центр сибирско-татарской культуры готовит большую программу. Поставят шатры, накроют столы, будет много разных конкурсов и забав для детей и взрослых.
С сожалением покачиваю головой.
– Но я уже договорилась о съемке на Семакова. Как быть…
– Дина, я не хочу фотографии. Зачем? Какая модель из меня? Пусть Марианна участвует. У нее пятнадцать шляп и сорок пар обуви. Куда мне тягаться? С моей-то зарплатой…
– Нурия Рахимовна, нельзя упускать такую возможность себя показать, – убеждаю я. – Вы активная женщина на работе, замечательная мама и бабушка, у вас много друзей, вы несете в мир позитив, занимаетесь спортивной ходьбой в парке и прекрасно готовите. Ваше фото должно украсить модный журнал.
Обычно после таких слов, Нурия Рахимовна смеялась и соглашалась, но сейчас вдруг отвернулась, доставая из сумочки бумажный платочек.
– Неприятности дома. Извини, Диночка, не хотела никому говорить. Я ведь женщина-звездочка, правда? Женщина-фейерверк. Меня никто здесь грустной не видел. Я держусь. Ноги болят, надеваю каблуки выше, душа болит – тщательно глажу платье и достаю яркую помаду. Иначе как справиться? На ресепшен нельзя быть тусклой, люди смотрят, заряжаются настроением.
– Может, чем-то могу помочь?
– А что тут сделать… Таня ушла от мужа, приехала с Лилей ко мне. Сумки, чемоданы, слезы. Я разместила их на разобранном диване, себе постелила в кухне. У меня однокомнатная квартира, тридцать шесть метров. Как будем жить, не представляю. У Тани характер сложный, сейчас особенно нервная, потому что ищет работу.
Лиля капризничает, просится к папе, ей у меня тесно после большого дома. Надо устраивать в садик, а в ближайшем нет мест. Какая фотосессия, Дина? Я на Сабантуй еду, скрепя сердце, обещала друзьям испечь баурсаки. Четыре таза. Пусть у меня проблемы, нельзя друзей подводить – они меня ждут.
Теперь понимаю, что творится на душе у Нурии Рахимовны. Таня – единственная дочь, Лиля – шестилетняя внучка. Распадается семья – рушится детский мир. А взрослые ищут спасения у родных. И родным надо быть очень сильными.
– Дина, ты кушай баурсак – свежий, хрустящий. Хорошо получилось у меня.
– Как вы их готовите?
– Очень простой рецепт, – оживляется Нурия Рахимовна. – Нужно взять пять яиц, пол-литра молока, соль и сахар по вкусу. Я беру чайную ложку соли и столовую сахара. Так будет хорошо. А муки чуть меньше килограмма. На глазок. Тесто замесить, раскатать колобки, оставить их под полотенцем на полчаса в теплом месте. Они подойдут немножко, тесто будет мягкое, эластичное. Потом каждый колобок раскатать скалкой и по краям еще пальцами растянуть. Жарю в масле. Они сразу шипят, поднимаются, надо сверху еще маслом поливать. И еще есть секрет…
– Расскажете? – улыбаюсь я.
– Надо все делать с любовью, с радостью. Чтобы душа пела. Надо все печали забыть. Когда готовлю еду, думаю, что на меня Всевышний с небес смотрит. Не хочу казаться ему унылой старухой, брюзжать и жаловаться. Хочу радовать его светлые очи.
Нурия Рахимовна поднимает голову к серому потолку холла, часто моргает, щурясь от ламп.
«Вдох-выдох…» – мысленно говорю я. Хочу поддержать, успокоить, заверить, что все наладится. Трудно найти слова.
– Сегодня будем на празднике один большой баурсак жарить, – доверительно сообщает Нурия Рахимовна. – Меня взяли в команду. Я его уже вижу – в метр шириной и полметра высотой. Дай Аллах, чтобы все получилось! С телевидения приедут, будут снимать про нас репортаж. Нельзя опозориться на всю область.
Она мечтательно потирает руки с аккуратным бежевым маникюром, потом спохватывается:
– Ешь, Диночка, ешь! Выбирай самый золотой, один раз в месяц можно, с одного раза не потолстеешь.
– Разрешите, я Виктору Михайловичу отнесу баурсак? Пусть ему тоже будет радость. Может, в честь праздника вы немножко помиритесь.
Нурия Рахимовна сначала грозно сдвигает выщипанные брови.
– А я не для Шарфика их пекла!
Потом задумывается ненадолго, бормочет что-то тихо на татарском и корит себя вслух погромче.
– Нельзя на людей долго сердиться. Отнеси ему сразу два, пусть слопает на здоровье. Потом вспомнит доброым словом… Наверно, я тоже виновата была. Нет, поменьше возьми, вот этот, который зажарен сильнее. Ой! Подожди, ему такое нельзя, у
