Опасность сближает (СИ) - Лазарева Катерина
Открываю дверь библиотеки, но не успеваю пройти по тесному коридорчику, состоящему из полок с архивными документами. Там, за ними, ещё одна дверь — главная, и до неё не так уж долго. Вот только я останавливаюсь на месте, стоит услышать знакомый голос.
Давид. И, судя по всему, говорит по телефону, взвинчено шагая где-то в районе главной двери. Меня не видит, а я зачем-то чуть ли не вжимаюсь в один из шкафиков, скрываясь за полками. Сама не представляю, откуда такая реакция. Ещё и зачем-то вслушиваюсь в разговор.
— А без этого никак? — недовольно спрашивает Давид. — Я как бы и брата не хотел приплетать, не то что её.
По коже прокатывается жар. Почему такое ощущение, что речь обо мне? Даже не ощущение — уверенность какая-то странная. И она лишь усиливается с каждым новым словом Давида:
— Я понимаю, что нужны свидетели… Но уверен, дофига тех, кого эти ублюдки обижали. Постараюсь убедить кого-то заговорить.
Ну точно. Речь наверняка обо мне и тех уродах, от которых я якобы спасла Давида. Он ведь говорил, что сейчас против них дело ведут. Логично, что без самых разных подробностей обвинить их будет не так уж просто — с их связями. Даже при видеодоказательствах и прямых словах мудаков, которые Давид всё-таки записал. Не удивлюсь, если зашита собирается переворачивать всё с ног на голову, а судья может оказаться достаточно продажным, чтобы подтвердить их версию, если она окажется хоть сколь-нибудь убедительной.
При таком раскладе хоть кто-то из жертв согласится говорить? И это если их вообще получится найти. Наверняка они даже Давиду правды не скажут, не то что следствию.
И при всём при этом он всё равно собирается обойтись без моего участия? И брата не вплетать? Упёртый дурак.Почему я думаю это чуть ли не с теплом? Сглатываю ком, зачем-то мотая головой. Почти теряю нить разговора, но включаюсь, кажется, на самом важном:
— Да блин… — досадливо и растерянно говорит Давид: почти так же, как вчера, когда оставляла его после поцелуя. Облизываю пересохшие при этой мысли губы. — Да, звучит логично, но что если у нас ничего не получится? И тогда ублюдки мало того, что будут точно знать, кто меня спас в тот вечер, так ещё и сильнее разозлятся на неё.
Вот теперь никаких вообще сомнений, что речь обо мне. Судорожно соображая, непроизвольно высовываюсь из шкафчика, за которым скрывалась. Смотрю на Давида, который ощутимо напряжён и явно не замечает меня.
— Обещаю, ладно, — хмуро и неохотно выдавливает. — Всё, давайте, до связи. Спасибо за работу, — словно спохватившись, поспешно добавляет, явно пытаясь смягчить тон…
И вдруг ловит мой взгляд своим. Вздрагивает, вглядывается и хмурится ещё сильнее. А затем идёт в мою сторону.
Выхожу навстречу. Ну а смысл теперь скрываться? Тем более поговорить есть о чём. Уж точно не собираюсь делать вид, что не слышала разговор. Более того, начинаю сама:
— Тебе нужны показания, что те ублюдки уже нападали на тебя?
Давид смотрит на меня так, будто я ему что-то неприятное говорю. Обзываюсь или типа того. Хотя нет — когда делала это на самом деле, его взгляд не был настолько недовольным. А тон — жёстким, почти стальным:
— Забудь.
Наверное, если бы я не услышала до этого, как этот парень, рискуя собой, стремится меня уберечь от возможных последствий; отреагировала бы на тон как минимум недовольством. Но я слышала, а потому даже в этом его предостерегающем давящем взгляде вижу заботу. Которая, кстати, не бесит. Наоборот… Обо мне искренне беспокоятся. Приятно всё-таки.
Хоть и неуместно. О моём участии всё равно узнают, если захотят. Учитывая, что те типы влиятельные, копаться наверняка будут со всех сторон.
— Нет, нужны, — настаиваю. — Это сделает версию обвинения более убедительной.
Давид качает головой, ничуть не смягчая взгляд. Но всё-таки неохотно поясняет — понимает же, что не отстану, не он один из упрямых:
— Мой юрист хочет вообще всю правду вывалить, в том числе про мой план. Мол, вины с них это не снимает, а так даже при желании докопаться до нас адвокаты ублюдков не смогут цепляться за, например, моё боевое прошлое.
«Боевое прошлое», значит? Что ж, неудивительно. Дерётся Давид и вправду профессионально, и мне даже интересно, откуда такие навыки.
Но сейчас важнее другое. План юриста не только неплох, но единственный приемлемый вариант. При любых других посыпаться много чего может, а учитывая, что желающие оградить ублюдков уж точно будут…И не самые простые желающие…
— Значит, без моих показаний тут никак. Я должна подтвердить, что в первый более продуманный раз твой план сорвался и почему. Записи с тех камер наверняка тоже обнародуют.
И не факт, кстати, что сторона обвинения. Адвокаты ублюдков тоже могут найти повод, как обыграть их в свою пользу. Разве Давид не понимает, что в такой ситуации лучше ничего не замалчивать⁈
— Я против того, чтобы ты была в этом деле, — бескомпромиссно заявляет он.
Подавляю порыв выпалить, что это не ему решать. Теоретически я и вправду могу каким-то образом узнать, кто там ведёт это дело и просто дать показания. Но делать это за спиной Давида будет, во-первых, сложно, а во-вторых, не хочется. Всё-таки он искренне волнуется. Как-то даже неправильно будет так поступить, тем более, он спас меня вчера.
— Я слышала, — мой голос звучит настолько мягко, что чуть ли не ласково. Давид меняется в лице: уже не такой хмурый, скорее напряжённый и внимательный у него взгляд. Почти не моргает причём. Прочистив горло, добавляю как можно решительнее, без лишней сбивающей с толку, видимо, обоих теплоты: — Но я готова. Уверена, рисков никаких. Их посадят.
— Рисков дофига, — тут же возражает Давид.
И, наверное, ему виднее. Он всё это запланировал и взвесил от и до. Но всё же… Я правда верю, что всё может получиться. И наверняка в глубине души Давид тоже. Просто… Кажется, я действительно для него многое значу, раз даже в этом случае ограждает меня. Готов оказаться в проигрышной позиции, лишь бы не рискнуть мной хотя бы минимально?
Смесь почти что благодарности с накатывающем раздражением от его непрошибаемости сбивает с толку.
— Давид, пожалуйста, — в итоге не нахожу ничего лучше, чем просить, заглядывая в глаза. — Я хочу помочь. И так уже помешала.
Отдаю себе отчёт, что снова обращаюсь к нему почти нежно, да ещё и умоляюще. Но что поделать, если это, возможно, моя единственная возможность достучаться до него? Ведь смягчается от такого тона мгновенно. А я ещё и смотрю наверняка жалобно, намекаю на своё чувство вины по поводу испорченной первой реализации его плана. Хотя на самом деле виноватой себя не считаю — Давид правильно тогда сказал, мотивы у меня были благородные, а это просто дурацкое стечение обстоятельств.
Смотрим друг на друга. Выдерживая испытывающий взгляд, прикидываю, стоит ли ещё что-то добавить, или лучше не нарываться. В итоге всё равно не успеваю — заговаривает Давид.
— Убеди меня, — нахально предлагает.
Аж глаза распахиваю, таращась на него. Что это за внезапное заявление? Ещё и блеск в глазах наглый. Я ведь тут как бы с благородными порывами, а Давид…
Открыто пользуется ситуацией. Дразнится. Испытывает.
— Что? — скептически переспрашиваю. — Убедить, чтобы помочь тебе?
Просить его, чтобы милостиво разрешил облегчить ему же участь? Я правильно понимаю? Хотя уже мало что вообще понимаю, если честно. Лишь в очередной раз офигеваю от Давида. Разве что это такой способ усложнить мне задачу, чтобы отступила. И ладно уж, неплохой, хоть и бесящий.
— Да, — ничуть не теряется Давид. — Докажи, что тебе это важно.
Смотрит серьёзно, в голосе ни намёка на иронию. Даже если он забавляется, то умело это маскирует. Реально ведь на своём стоит.
Подавляю порыв сказать, что после таких вот его выкрутасов уже не так важно. Резко вспоминается серьёзность ситуации и то, как Давид готов рискнуть всем, лишь бы меня оградить от неё.
— С какой стати? — всё-таки недовольно спрашиваю.
