Море света (ЛП) - Шталь Шей

А так не должно быть.

На данный момент это должен быть единственный правильный выход.

В чем моя проблема? Я не знаю меры. И я еще не закончил использовать Джорни.

Как я докатился до этого? Это длинная история, но я расскажу вам, что меня к этому привело. Я был в воде температурой тридцать восемь градусов (прим. пер.: 38 F — 3,33 C) и не думал, что выживу. Провел три месяца на Аляске, ловя крабов в Беринговом море, затем вернулся домой другим человеком — чувствовал себя так, словно побывал в аду. Видел нереально большие волны и преодолевал их. Видел, как человека смыло за борт из-за того, что он подошел слишком близко к краю судна, чтобы натянуть леску, и больше не вернулся. Обнимал женщину, видя, как она умирает на моих руках. Испытывал огромную пустоту в душе, которую ничто не могло изменить. Ее нельзя вылечить. Смотрел в глаза новорожденному ребенку и, держа его на руках, никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Но, даже несмотря на все случившееся, ничто не сравнится с тем чувством, когда я знаю, что поступаю неправильно, но не в силах это остановить. И по-прежнему все мои мысли о Джорни.

Стеснение в моей груди распространяется и ползет вверх по шее. Я должен заставить себя думать о чем-то другом. Не могу продолжать в том же духе. Я обещал себе, что не буду вмешиваться в ее жизнь. Что не пойду к ней. Не буду ее искать. Но я нарушил свои обещания, и это никак не связано с Атласом. Я сам хотел узнать Джорни.

По неправильным причинам.

Ответ прост. Я облажался.

Судно качает влево.

— Ты собираешься что-нибудь делать, — Бэар пихает меня ногой в ребра, — или будешь пялиться на небо все утро?

Пенистые гребни разбивающихся волн окутывают лодку, двигатель шумит, задавая ровный ход. Сев, ловлю Бэара за ногу и дергаю его на себя. Он падает на палубу с глухим звуком и, когда потирает затылок, с его губ срываются ругательства, а за ними следует «ублюдок».

Нивио, один из наших двух матросов сегодня, тихо смеется, закуривая очередную сигарету, его колено дергается в ожидании. Мне нравится Нивио. Он уравновешенный и бесстрашный, но иногда меня раздражает. Как сейчас. Меня охватывает трепет при мысли, чтобы выбросить этого парнишу за борт.

Другой наш рыбак — Дин Хэнсен, и я терпеть не могу этого эгоистичного придурка. Он друг Бэара. Не мой. Ему сорок с небольшим, он все видел, слышал и постоянно со всеми соревнуется. Хотя обычно я ничего не имею против, у него всегда наготове какая-нибудь история, которая еще больше преувеличена, чем та, которую он рассказывал ранее. Его сказки заставляют задуматься: правда ли хоть что-то из того бреда, который он извергает своим грязным ртом.

Сижу, слушая пустую болтовню по радио.

— Ничего? — спрашивает Нивио, его взгляд устремлен на воду, пока он жует сушеный ломтик имбиря. Ему никогда не удавалось совладать с бескрайним океаном, даже в безветренный день.

— Пока нет. — Выглядываю поверх лодки. Мы примерно в семидесяти милях от побережья Вестпорта. Длинноперый тунец любит чистую воду и температуру воды примерно от пятидесяти до шестидесяти градусов (прим. пер.: 10–15 °C), а это значит, что для того, чтобы к нему добраться, нужно плыть туда, где чистая вода.

Наклонившись, смотрю на воду. Жду, когда чистый зеленый цвет станет синим. Иногда в зеленой воде больше рыбы из-за наличия планктона. Осматриваю горизонт в бинокль. Звуколокатор показывает рыбу, но она разбрелась на глубине от тридцати до пятидесяти футов. Тунец на такой глубине сложно поймать буксируемой крючковой снастью, которую мы используем, поэтому нужно насадить приманку. Когда большинство людей думают о тунце, они представляют себе голубого тунца или даже длинноперого, но редко кто знает, что он обитает в Вашингтоне.

Каждый год длинноперый тунец мигрирует на северо-запад Тихого океана, рыба пересекает океан к северу от района залива Сан-Франциско. Они плывут вдоль побережья до Аляски, а затем возвращаются обратно в Японию. Если хотите на них охотиться — с середины июня до конца октября они возле Вестпорта. Прибыль составляет почти два доллара за фунт, и это того стоит, если знаешь, как их ловить.

Как сказал бы мой папа: «Мы с братом умеем обращаться с удочками».

У мужчин из семьи Харди в жилах течет соленая вода. Мы обретаем покой там, где кончается цивилизация, я бороздил океан, сколько себя помню. Я из семьи рыбаков. Вы бы видели моего отца. Или моего дедушку и всех мужчин, предшествующих им. До появления GPS, глубиномеров и курсографов. Эти парни — легенды.

Ловля тунца вызывает привыкание. Ничто не сравнится со звуком катушки, когда длинноперый тунец клюет несколько раз подряд. Это словно принять дозу кокаина. Как только вы почувствуете этот вкус, балансируя на краю пропасти, пути назад уже не будет.

Отец редко ловил тунца, Ретт был таким же. Ретт. Ух ты. Я давно не произносил его имени. Странно чувствую себя, думая о том, что несколько лет назад трое парней Харди разносили западное побережье. Я моргаю, отгоняя свои мысли, сосредотачиваясь на гидролокаторе.

— Брось еще удочки.

По моему требованию Нивио насаживает плавающую приманку и устанавливает ее в стержневой держатель. Рядом с ним Бэар бросает подкормку и удочку с живой наживкой. Мне не нужно им объяснять. Эти ребята умеют охотиться на тунца так же, как и я, и хотя Дин мне не нравится, он один из лучших рыбаков, которых я знаю.

Благодаря комбинации удочек, плавающих приманок и подкормки тунец подплывает к судну. Через три часа у нас будет полный бак рыбы. По крайней мере, это покроет тысячу восемьсот долларов за топливо и пятьсот долларов за лед.

Смотрю на шорты Бэара. Они окрашены в розовый цвет из-за крови рыбы.

— Почему ты надел белые шорты?

Бэар переводит взгляд на свои шорты и смеется.

— Без понятия.

Мгновение мы смеемся вместе. Ополоснув лодку, направляемся обратно в порт.

Примерно за десять миль до причала, Бэар наклоняет голову в мою сторону.

— Что происходит между тобой и той девушкой?

— Той девушкой? — Смотрю перед собой, мой разум затуманен, я оцепенел от слов «та девушка». Это все Джорни. Та девушка, с которой я не должен был связываться. И тут до меня доходит, почему брат спрашивает об этом. — Что ты имеешь в виду?

Бэар пожимает плечами, все еще оттирая шорты.

— Ты был с ней две ночи подряд. Кто-то назвал бы это «встречаться».

— Господи. — Откидываю голову назад и смеюсь. Бэар смотрит на меня в упор.

Капюшон его толстовки натянут на голову, а на его лице появляется лукавая ухмылка.

— Она знает, кто ты?

Кровь забурлила у меня по венам до такой степени, что я чувствую пульс на шее. Я не удивлен, что Бэар все понял. Я удивлен, что Джорни не догадалась.

— Нет, и я бы не хотел, чтобы это изменилось, — предупреждаю, хмуря брови. Хочу, чтобы этот разговор поскорее закончился. Сглатываю комок в горле и выпрямляю спину, заставляя себя подумать о чем-то другом. — Не лезь не в свое дело.

Брат втягивает воздух сквозь зубы, переключая внимание на Нивио и Дина.

— Я не буду ничего говорить, но не думаю, что это хорошо закончится для тебя. Ты поразвлекался, теперь двигайся дальше.

Я закатываю глаза и смотрю на океан. Обычно, я не слушаю Бэара, но он прав — добром это не кончится.

Брат снова смотрит на меня, хлопнув ступней по моей ноге.

— Ты ведь не злишься на меня, правда?

Он имеет в виду, что мы будем плыть в Датч-Харбор на сезон камчатских крабов. Ранее я говорил ему, что я в этом году не у дел. Я не хотел снова этим заниматься. Ловля камчатского краба гораздо опаснее, чем ловля тунца. Мало того, что нужно дальше заплывать, зимой также непредсказуемые штормы. Никогда не знаешь, какая погода тебя встретит, а во-вторых, мне не хотелось снова покидать Атласа. В противном случае, я не буду видеть его три месяца. Три месяца его будет воспитывать кто-то другой.

Что я обещал Афине?

Я позабочусь о нашем сыне.