Разрушительная любовь - Ана Хуанг
Разговор был окончен.
Оставив разгневанную Мадлен за спиной, я направился дальше, раздраженный помехой и в ярости от зрелища, поджидающего меня посреди танцпола.
Ава и Колтон покачивались под живую музыку ансамбля, нанятого университетом для бала. Его руки лежали на ее бедрах, и с каждой секундой они становились все ближе.
Я подошел в тот момент, когда она рассмеялась над какой-то его шуткой. Ее смех звенел, как серебряные колокольчики, и пульсация в моей челюсти усилилась.
Он не заслуживал ее смеха.
– Что-то смешное? – вмешался я с равнодушным видом.
Когда Ава увидела меня, в ее глазах мелькнули удивление и тревога.
Хорошо.
Ей следует тревожиться. Ведь сейчас она должна сидеть дома, в безопасности, а не танцевать с бабником вроде Колтона, позволяя ему распускать руки.
– Я просто пошутил. – Колтон улыбнулся, но послал мне предупреждающий взгляд: приятель, зачем вмешиваешься? Ему повезло, что я просто вмешался. За прикосновение к ней мне хотелось сломать в его руке каждую кость. – Поговорим потом, ладно? Мы танцуем.
– Вообще-то сейчас моя очередь, – я пролез между ними и отодвинул его чуть сильнее необходимого. Колтон вздрогнул. – Тебе придется уйти пораньше. Дела.
Он поднял бровь.
– Я… – Он перевел взгляд с меня на Аву. На его лице отразилось понимание. Видимо, он оказался не таким уж медлительным. – А, ты прав. Прости, приятель. Я забыл.
– Надо будет пообедать, – сказал я. Я не сжигал мосты без необходимости. Семя. Дуб. – В «Вальгалле».
«Вальгалла» была самым эксклюзивным частным клубом в Вашингтоне. Количество членов ограничивалось сотней человек, и раз в квартал каждому позволялось привести одного гостя. Я только что подарил Колтону уникальный шанс.
Он сделал большие глаза.
– О, д-да, – пробормотал он, тщетно пытаясь скрыть восторг. – С удовольствием.
– Доброй ночи, – в прощании прозвучало предостережение.
Колтон поспешил прочь, и я переключил недовольство на Аву. Мы стояли достаточно близко, чтобы я видел в ее глазах отражение света люстр, словно крошечные звездочки в бесконечной ночи. Ее губы приоткрылись, сочные и влажные, и меня охватило безумное желание узнать, настолько ли они сладки на вкус, как на вид.
– Ты спугнул моего партнера, – сказала она, слегка запыхавшись, и мой член встал от одного звука ее голоса.
Сжав зубы, я вцепился в нее еще сильнее, пока она не ахнула.
– Колтон – не партнер по танцам. Он бабник и подонок, и в твоих интересах держаться от него подальше.
В ее интересах держаться подальше и от меня, с иронией подумал я. Если бы она только знала, что я делаю в Вашингтоне…
Но к черту, против лицемерия я не возражал. Оно не входит даже в десятку моих худших черт.
– Откуда тебе знать, что в моих интересах? – Звезды превратились в пламя, сверкающее от негодования. – Ты меня совсем не знаешь.
– Серьезно? – Я повел ее по танцполу, и по коже побежали мурашки от странного электрического напряжения в воздухе. Тысячи иголок пронзили мою кожу в поисках слабости. Трещинки. Отверстия, самого крошечного, сквозь которое можно проскочить и запустить мое давно погибшее, остывшее сердце.
– Да. Не знаю, что там рассказывает Джош – если он вообще обо мне рассказывает, – но я уверяю, ты даже не представляешь, чего я хочу и какие у меня интересы.
Я замер, и она по инерции уткнулась мне в грудь. Я взял ее за подбородок большим и указательным пальцами и заставил посмотреть на меня.
– А ты проверь.
Ава моргнула, прерывисто задышав.
– Мой любимый цвет.
– Желтый.
– Мой любимый вкус мороженого.
– Мятное с шоколадной крошкой.
Она задышала еще чаще.
– Любимое время года.
– Лето, из-за тепла, солнца и зелени. Но в глубине души тебя восхищает зима, – я опустил голову, пока мое дыхание не коснулось ее кожи, а ее притягательный запах не проник мне в ноздри. Мой голос охрип, стал порочной версией себя. – Она соприкасается с темнейшими уголками твоей души. Олицетворение твоих кошмаров. Все, чего ты боишься, и за это ты ее любишь. Потому что страх помогает тебе чувствовать себя живой.
Играла музыка, вокруг кружились и танцевали люди, но в нашем мирке царила тишина, не считая прерывистого дыхания.
Ава трепетала под моими прикосновениями.
– Откуда ты все это знаешь?
– Это моя работа. Я наблюдаю. Присматриваюсь. Помню. – Я поддался желанию – маленькому – и провел большим пальцем по ее губам. Нас охватила дрожь, абсолютно синхронно – наши тела отреагировали совершенно одинаково в одну и ту же секунду. Я убрал палец и сильнее сжал ее подбородок. – Но это поверхностные вопросы, солнце. Спроси что-нибудь весомое.
Она посмотрела мне в глаза.
– Чего я хочу?
Опасный, глубокий вопрос.
Люди хотят многого, но в каждом сердце бьется одно истинное желание. То, что определяет каждую мысль и действие.
Моим была месть. Коварная, жестокая, кровожадная. Она выросла из окровавленных трупов моей семьи, проникнув мне под кожу и в душу. Я и месть, две тени, бредущие по одной извилистой тропе.
Ава была другой. И я знал ее истинное желание с той секунды, как впервые увидел ее восемь лет назад, с сияющими глазами и теплой, приветливой улыбкой на губах.
– Любви, – слово проплыло между нами мягким потоком воздуха. – Глубокой, вечной, безусловной любви. Ты так о ней мечтаешь, что готова ради нее жить, – большинство людей считает, что самая великая жертва – ради чего-нибудь умереть. Они ошибаются. Самая великая жертва – ради чего-нибудь жить, позволить этому поглотить себя и превратиться в нового, неузнаваемого человека. Смерть – забытье, жизнь – реальность, самая жестокая правда из возможных. Ты так о ней мечтаешь, что готова на все. Поверить каждому. Еще одно одолжение, еще один добрый жест… И может быть, хотя бы может быть, они подарят тебе любовь, которой ты столь отчаянно жаждешь, что готова продаться.
Мой тон стал колючим; беседа сделала резкий разворот в сторону грубости и жестокости.
Больше всего меня восхищало в Аве именно то, что я в ней ненавидел. Тьма жаждет света так же сильно, как желает его уничтожить, и здесь, в этом зале, с Авой в руках и рвущимся наружу членом, я ощутил это особенно четко.
Меня бесило, как сильно я ее хотел, и бесило, что ей не хватало ума убежать от меня, пока есть возможность.
Хотя будем честны: было уже поздно.
Она была моей. Просто пока этого не знала.
Я сам не знал, пока не увидел ее в руках Колтона, и все мои инстинкты не потребовали ее забрать. Потребовать то, что принадлежало мне.
Я ожидал, что она разозлится, заплачет или убежит. Но она решительно посмотрела на меня и сказала
