Забыть тебя невозможно (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"
Мы оба смотрим в прихожую. Я — с легкой улыбкой, отец — с явным офигеванием.
Думаю, Арину Громову в полотенце он в моей квартире явно увидеть не ожидал.
Аринка тут же краснеет и вцепляется в свои плечи.
— Здравствуйте, — бормочет и отводит взгляд.
— Здравствуй, — отец прокашливается, — Арина.
Папа отворачивается от Громовой. Походу, она его смутила. Вот это номер, честно говоря. Сергей Азарин, которого я знаю, и человек, которого сейчас перед собой вижу, — разные люди.
Аринка под шумок сбегает в комнату.
— Ты опять?
Как только Ариша нас покидает, папа, видимо, приходит в себя. Его едкий шепот поднимает волосы на затылке дыбом.
— У нас все по согласию, — выставляю перед собой открытые ладони.
— От тебя перегарищем на всю квартиру несет. Ты ее напоил, что ли?
— Никого я не поил. Я кто вообще, по-твоему? — сам заводиться начинаю. Он там совсем кукухой отлетел.
— Тогда какого хрена, Тим? Что она тут делает?
Мы перешептываемся на повышенных тонах. Отец в ярости, я после его слов тоже, честно говоря, убивать готов.
— Дядь Серёжа, может, кофе?
Мы настолько заигрались во враждебные гляделки, что даже не заметили, как Аринка вернулась. Теперь уже полностью одетая, успела порыться в гардеробной и напялить мой спортивный костюм.
Не представляю даже, сколько смелости ей этот выход стоил.
— В другой раз, Ариш, я спешу, — отец смотрит на часы и тут же сваливает.
Напоследок бросает, что провожать его не нужно. А будто кто-то, блин, собирался?!
— Теперь ты просто обязан на мне жениться, — Аринка нервно смеется, — шутка. — Резко отворачивается и достает из шкафа две чашки. — Он же расскажет моему папе, да?
— Вероятнее всего, — упираюсь ладонью в мойку раковины, задевая Аринкино плечо.
— Ладно. Я буду к этому готова.
— Ты обещала поговорить.
— Да, — кивает. — Мы должны начать все сначала!
Глава 20
Ариша
Судя по реакции, Тим удивлен. Не ожидал. Да я сама не ожидала, что осмелюсь свои мысли озвучить.
Должны начать все сначала…
Божечки, как же просто эти слова вылетели из моего рта. Это все отголоски неспокойной ночи. От Паши я выбежала практически в истерике. Такое отвращение к себе накатило. А еще, заочно, все те гадкие слова, что он говорил про Тима, я, конечно же, переняла на себя. И такая злость взяла. Не имел он права все это мне говорить! И не важно, насколько был обижен. Не имел!
Нервно ставлю чашки, наполненные до краев кофе, на стол.
— Ты бутерброд будешь? — спрашиваю, а сама на Азарина и не смотрю. Боюсь теперь. Ответа тоже не жду. Мне без разницы, будет он есть или нет. Я должна себя отвлечь.
Открываю холодильник. Вытаскиваю мясную нарезку, икру, масло. С полочки над крупами беру хлеб. Пока сооружаю заготовки под бутерброды, притопываю ногой.
Ну почему же он молчит? Передумал? Я его достала своими заскоками, наверное…
Нечетко помню, что ему ночью наговорила. То, что в любви призналась, да, а вот с остальным… Может, что-то плохое ляпнула?
Беру нож и заношу его над буханкой бородинского.
— Давай я сам.
Его голос у самого уха. А я ведь даже не услышала, как он подошел. Не почувствовала, что теперь рядом стоит, вжимаясь грудью мне в спину.
Расслабляю пальцы, выпуская рукоятку.
Тим берет нож, но от меня не отходит. Я так и стою между ним и столешницей. Нервничаю, а как еще объяснить все эти дерганья и лютое желание чем-то себя занять? Хотя бы теми же бутербродами.
Наблюдаю за тем, как лезвие рассекает темную выпечку, и почти не дышу. Слушаю, как у Азарина сердце бьется. Громко. Спокойно. Такие тяжелые, размеренные удары. Мое же скачет, как мячик для пинг-понга.
Почему он молчит? Охладел? А может быть, я не вслух сказала? Что, если только подумала, но не озвучила?
Его отец меня до чертиков перепугал. Папе моему расскажет, тот явно не обрадуется. Стыдно на самом деле. В одном полотенце из душа, сразу ведь на определенные мысли наталкивает. Да, мы уже взрослые, но все же. Некрасиво вышло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Мы, когда с Тимом расстались, мой отец к ним домой ездил. Не знаю, что там было, Тима тогда в городе уже не было. Но факт, что папа туда не с дружеским визитом нагрянул, налицо. Родители с Азариными, конечно, не поссорились, больше двадцати лет дружбы. Но я в тот момент чувствовала себя яблоком раздора. И теперь выходит, что снова все по кругу…
Облизываю сухие губы. Очень хочется запрокинуть голову и положить ее Тиму на плечо. Но я стою не шевелясь. Он по-прежнему молчит.
Может быть, на стрессе я вообще себе все навоображала? Ну, о том, что действительно предложила Тиму начать все сначала?
Выдыхаю. Получается шумно. Не только тело уже, но и голос предает. Никак не могу громкость настроить.
— Ты серьезно сказала?
Моргаю. Впервые за последние минуты он со мной заговорил, можно сказать. Низко так, с хрипотцой.
— Ты правда хочешь начать все сначала? Со мной?
Он так спрашивает, будто мне не верит. Точнее, будто удивлен тем, что я могу этого искренне захотеть. Я же не раз уже проговаривалась: и о том, что скучала, и о том, что простила бы даже тогда, два года назад. И ночью сегодня, судя по всему, все до капли выболтала.
Киваю. Часто-часто.
Тим откладывает нож в сторону. Его ладони смыкаются на моей талии, а губы касаются шеи. Вздрагиваю. Слишком много эмоций. Тело все еще начеку, плечи напряжены, зато душа моя парит где-то высоко-высоко. Это прикосновение губ выходит неожиданным, но, судя по моему учащенному пульсу, желанным.
Улыбаюсь. Он не видит, конечно, но это и не важно.
— Скажи вслух, — просит все так же приглушенно.
— Хочу. Я хочу начать все сначала. С тобой.
С каждым вылетающим из меня звуком его объятия становятся сильнее. Он так меня к себе прижимает, будто думает, что я исчезну. Как дымка испарюсь.
— Я не все помню, о чем ночью говорила.
Стоит мне это сказать, и Тим напрягается. Чувствую это, и сразу хочется его успокоить. Поэтому торопливо выпаливаю:
— Я тебя действительно люблю. До сих пор. И помню, что ты ответил мне взаимностью. — Цепляю ногтем тыльную сторону его ладони. — Или мне приснилось?
Делаю над собой усилие и поворачиваюсь к нему лицом. Руки Азарина соскальзывают с моей талии чуть ниже. Вот же нахал. Зато мой…
— Не приснилось.
Мне кажется, впервые за все время я вижу его настолько серьезным. Если не брать в расчет тот случай в машине, когда он признался мне в том, что чуть не переспал с Янкой.
Ну вот зачем я сейчас об этом вспомнила? Между ними же ничего не было.
— Вслух скажешь? — перехожу на шепот и привстаю на цыпочки.
— Люблю. Ты плакала ночью, я испугался на самом деле.
— У меня бывает иногда. Когда много нервничаю, могу устраивать во сне истерики.
— Он тебе ничего не сделал?
— Нет. Мы поговорили. Я не могла просто сказать ему «пока», понимаешь? Он не заслуживает такого отношения. Паша — хороший человек, но не мой.
Чувствую, как у Азарина плечи напрягаются, да и сам он ощетинивается. Старается не показывать, но я его прекрасно знаю. Поэтому без вариантов. Он злится. В бешенстве, можно сказать, оттого, что я назвала Воронина хорошим человеком, да и вообще говорю о нем тепло.
Не важно, что вчера Пашка мне наговорил. В глубине души понимаю, что я это заслужила. Нужно научиться брать на себя ответственность и ставить точку, не доходя до грани. А я, я ее по-детски переступила и спряталась в панцирь.
— Но его я не люблю, — продолжаю, прижимая ладошку к обнаженной мужской груди. Да-да, Азарин не счел нужным надеть футболку. — Никогда не любила.
Воздух после моих слов электризуется. Становится густым и влажным. Одно неверное движение, и долбанет.
Тим подтягивает мою руку к своей груди, а потом переплетает наши пальцы. Чуть дольше обычного задерживает взгляд на фалангах. Я почему-то сразу думаю о кольце, с которого в этот раз начался наш раздор.