Не бесите Павлика (СИ) - Дюжева Маргарита

Вообще не соображаю, что происходит. Такое чувство, что здравый смысл исчез, и остались одни рефлексы, на которых я выполнял Юлькины команды.

Интересно, если я этот проклятый прилипший листок попытаюсь убрать, она не посчитает это за домогательство? Наверное, лучше не трогать. И вовсе не из-за того, что она там по думает, а по причине собственного слабоволия. Стоит коснуться и, уверен, остатки мозгов раскрошатся и жалкими осколками упадут на пол, и тогда все, плакали мои жалкие потуги быть благородным рыцарем.

Хотя, кому на фиг эти рыцари сдались? Мне вообще показалось, что чертовка специально мою выдержку испытывала. Затащила в баню, заставила лупить себя веником. Нельзя же так! Мужики — народ нежный, ранимый. Чуть что и травма на всю жизнь.

Это я конечно преувеличивал. Специально себе голову всякой дурью забивал, чтобы отвлечься. Получалось из рук вон плохо.

— Все, — заголосила она и скатилась с полки, прижимая к груди простыню. – не могу больше.

Физиономия у нее была шальная — красная, потная, а волосы на макушке от жара свились в мелкие кудряшки

— Садист! — выдохнула она.

— Ты сама просила. И вообще я сдерживался, — с ухмылкой перехватил веник из одной руки в другую, — если бы захотел места на тебе живого не осталось бы.

— Да? — тут же встрепенулась она, — тогда давай продолжим. Я хочу познать всю мощь темного властелина. Гнев, так сказать, повелителя веников.

Я рассмеялся. С ней было просто и очень легко. Будто две частички пазла соединились, выдавая уютную картинку.

Снова в голове проскочила шальная мысль: а вдруг это судьба? И снова я эту мысль отмел. Ну какая судьба? Просто нелепая встреча посреди леса и нелепые маленькие приключения. Вот и все. Ах да, есть еще неуместное притяжение, которое легко объяснить тем, что она — привлекательная женщина, я — здоровый мужчина, и кроме нас здесь никого нет. Интимная обстановка в природном антураже.

Все просто.

И одновременно сложно.

Потому что спазм в животе не проходил, усиливался день ото дня, отзываясь нервной дрожью в каждой клеточке.

— Иди уж, экстремалка. С тебя хватит, — я махнул рукой в сторону двери из парной, — а то перегреешься, и придется мне всю ночь с тобой возиться.

Мне кажется, или фраза прозвучала как-то пошло? Глаза Юлькины хитро сверкнули, но спорить егоза не стала, а послушно побрела в помывочную.

Оставшись в гордом одиночестве, я тяжело опустился на гладкую скамью и призадумался, лениво похлопывая себя веником по колену и вспоминая темный березовый лист на светлой коже.

Ведь можно было протянуть руку и убрать. Или не убирать, а просто прикоснуться, и тогда бы… Черт, давно ли я превратился в робкого девственника, никак не решающегося сделать первый шаг? Почему именно с ней стоп-кран работает на полную?

Боюсь обидеть? Или, наоборот, увязнуть так, что уже не выкарабкаешься? Почему-то казалось, что если все-таки протянуть руку, то обратно дороги не будет. Не для нас. И я не уверен, что нам это нужно

Трындец, вот это я заморочился. Философ хренов.

Лучше попарюсь.

Когда я выбрался из парной, Юлька уже ушла. Странное сожаление сжало сердце как когтями, но я отогнал его и потянулся за мочалкой, надеясь смыть с себя не только пыль и пот, но и бестолковые мысли.

— Чайку? — ласково спросила Юля, едва я переступил порог дома.

На столе стоял чайник, сухое печенье в вазочке, которую она неизвестно где откопала, две кружки.

— С удовольствием.

Моя невыносимая гостья растеклась в счастливой улыбке и принялась разливать по чашкам вонючий чай. Я его терпеть не мог, но другого не было — Гриша в последний свой приезд забыл привести что-нибудь стоящее, поэтому приходилось лакать этот настой ссаного веника. Правда из ее рук я был готов принять что угодно: хоть отраву, хоть навоз.

При мыслях о чае и забывчивом Грише я пригорюнился. Когда он снова появится? Через три дня? Или пять? И что тогда? Заберет у меня Юльку, и я больше никогда не увижу этих шальных глаз, потому что отпущу и не стану искать?

Наверное, действительно не стану.

Всего три дня.

Черт. Джентльменом становилось быть все труднее.

Все равно ты никуда не денешься, свирепый бородач!

Если бы не жарища эта адская, я бы продолжила свою диверсионную работу. Продолжила бы доводить бедного лесника, который с чего-то решил быть правильным и сдержанным. На самом деле это не так! Я же видела, КАК он смотрел! У меня от этого взгляда внутри все плавилось, а с наружи полыхало. Мало того, что видела, еще и чувствовала: каждый взгляд, как прикосновение.

Мне не хотелось с ним флиртовать, не хотелось хлопать глазками и хихикать, как малолетняя дурочка над несмешными шутками. Мне не хотелось ничего искусственного. Почему-то именно здесь, в лесу остро накрыло желание быть самой собой, без игр, без притворства, без того, чем обычно прикрываются люди, общаясь друг с другом.

Просто я, просто мои чувства, мои желания.

Здесь все по-настоящему.

К сожалению, все-таки пришлось выйти из бани. Дровосек меня так веником отходил, что вся кожа горела, а жар пробрал до самых костей. Наверное, еще пять минут, и я бы повалилась на пол, как варёная рыба. Но все равно было здорово. Меня переполнял какой-то детский восторг и азарт. Голосила от души, смеялась и радовалась, как ребенок, дорвавшийся до каруселей. Так здорово, когда не надо притворяться, не надо строить из себя царицу Египетскую, а можно просто быть Юлькой.

К тому же после бани действительно полегчало. Муравьиная отрава не выдержала атаки веником и сдалась, наконец, мою бедную искусанную попу перестало щипать и колоть,

Пашка остался в парной, а я быстро намылилась, смылась и поспешила на улицу. После такого испытания жаркий летний ветер показался мне прохладным бризом. Я закрыла глаза, запрокинула голову к небу и просто стояла, наслаждаясь вот этим всем: лесом, ветром, травой, запахом солнца…чьим-то шершавым языком на своей коже.

Агриппина, воспользовавшись моей слабостью, вероломно подкралась и лизнула коленку.

— Отстань ты от меня! — я отскочила в сторону. Не хватало еще, чтобы она меня измуслякала. Я чиста как младенец, и хочу такой и остаться!

К счастью, вкус чистой коленки, после того как ее натерли дегтярным мылом, козе не понравился. Она громко фыркнула, а потом смешно подняла верхнюю губу, обнажая желтые кривые зубы.

— И нечего тут морду кривить! То же мне королева!  — я погрозила ей пальцем, а потом быстро ретировалась, не желая подставляться под острые рога. Нельзя портить такое хорошее настроение бессмысленной борьбой с этой своенравной скотиной.

Очень хотелось пить. Я подчерпнула ковшиком воду из ведра и с удовольствием сделала несколько больших глотков, прохладные капли стекли по подбородку и сорвались на пол. Не то.

Надо заварить чай!

Я тут же загорелась идеей побаловать дровосека чаем с печеньем. Конечно, больше подошел бы другой сорт благородного напитка, от которого бы не несло за километр веником, а вместо сухого печенья — варенье из крыжовника, но, к сожалению, больше в этой хибаре ничего не было.

К тому моменту, когда красный, распаренный Павел зашел в дом, у меня уже все было готово. Я пригласила его за стол, стараясь особо не пялиться, но взгляд то и дело притягивался то к сильным рукам, то к широким плечам, то к сырой взлохмаченной шевелюре.

Хотелось прикоснуться, но каждый раз, как наши взгляды пересекались, я отворачивалась, заливаясь смущенным румянцем, при этом сердце грохотало так, что едва собственные мысли слышать могла. Впрочем, мыслей особо и не было, кроме одной. Мне до дрожи в коленях хотелось, чтобы он сделал первый шаг, порвал тот тонкий пульсирующий барьер, что разделял нас. Я так сильно об этом мечтала, и проклинала собственную робость, которая мешала мне самой это сделать.

Как глупо, по-детски, но в то же время тонко и на грани.