Дочь мента (СИ) - Рахманина Елена

К утру меня всё же сморил сон. 

Почувствовав на веках режущие холодные лучи солнца, я нервно, испугавшись, что за это время состояние Богдана ухудшилось, поднялась. Казалось, молодой человек за всю ночь не произвёл ни одного движения. В той же позе, закинув руку за голову, он лежал, когда я умудрилась отключиться. Я склонилась над ним, вглядываясь в безмятежное лицо, с разгладившейся меж бровей морщинкой. Вроде спит. От его тела исходило тепло, как от печки, и я коснулась его лба губами, как это делала мама, проверяя в детстве мою температуру. Жара нет. Выдохнула, не в силах признаться самой себе, что просто хотела до него дотронуться. В этом уединении, когда кажется, что в мире никого кроме нас нет, я понимала, что иной возможности вот так, на расстоянии вытянутой руки, понаблюдать за спящим хищным зверем мне не представится. И с замершим в груди сердцем изучала длинные изогнутые ресницы, на зависть любой девчонке. Набравшись смелости, стянула немного простыню вниз, чтобы проверить закрытую пластырем рану. 

При дневном свете смотреть на его полуобнажённое тело оказалось ещё опаснее. Во рту пересохло, дыхание стало рваным, поверхностным, а пульс участился, пока считала кубики на прессе и рисунок родинок, представляя, как соединила бы их языком. Любопытство подстёгивало опустить одеяло ещё ниже. Туда, куда ведёт путь дорожка волос от пупка к чёрным боксерам, которые вчера успела досконально изучить, пока штопала раненого. Больной пошевелился, согнув ногу в колене. Замерла, а затем выдохнула, радуясь, что не застигли на месте преступления. Я убеждала себя, что это лишь небольшая исследовательская миссия во благо человечества в единственном лице. Моём лице. 

Придвинулась чуть ближе к нему, чтобы внимательнее изучить символы, покрывающие руки. Только вот взгляд как примагниченный стремился туда, где под одеялом спрятана часть тела, беспокоившая моё сознание. На секунду стало не по себе, и я воровато посмотрела на лицо Богдана. Нет, показалось. Спит. 

Судорожно облизываю губы и стягиваю одеяло нечаянно ниже, чем планировала. Просто научный интерес. Ничего более. Я только посмотреть. Как в поликлинике в длинной очереди из старушек, хочется оправдаться тем, что мне нужно заглянуть к врачу на секундочку – спросить.

Поймала себя на мысли, что, вероятно, уже чёртову минуту на него пялюсь. Да-да, именно на него. Как человек, попавший под обвал лавины и не способный пошевелиться, хотя отлично понимает, что его вот-вот придавит тонной снега, я наблюдала за натянутым тканью белья членом. В голове сразу пронеслись тысячи мыслей. Начиная с того, что ему не двенадцать лет и у него не должно быть стояка каждое утро, или должно?! Заканчивая размышлениями о количестве крови в его организме. Видимо, достаточно, раз хватило на мощную эрекцию. 

– Поможешь? – раздаётся наглый вопрос хриплым со сна голосом.

Я отскакиваю как ужаленная и в ужасе смотрю на него. Он давно следил за мной. Теперь уверена, что он просто насмехался, притворяясь спящим. Мне жарко, щёки, всё лицо, уши охвачены пламенем стыда. Сползаю с кровати, намереваясь сбежать от него немедля на противоположный конец света. Но у Богдана другие планы. Он неожиданно ловко успевает поймать меня за щиколотку и с лёгкостью вернуть на место. Рядом с собой. 

– Справишься сам, – отвечаю, дуя на упавшую на лицо прядь, упираясь в его плечи, – судя по всему, ты достаточно здоров.

– Ты же хочешь. Я вижу, – произносит совершенно серьёзно, и лишь сейчас замечаю, насколько тёмен его взгляд. Нет, там не буря. В нём смерч, который сметает всё на своём пути, затягивает в смертоносную воронку силой неконтролируемого стихийного бедствия и уносит дальше.  

Скуратов не ждёт ответа. Одним движением он переворачивает меня на спину, нависнув надо мной своими внушительными габаритами. Чувствую, как часть этого «габарита» вжимается в моё бедро. Он возбуждён, и там, под его кожей, уже не рассудительный парень, а животное, которое при желании возьмёт то, что посчитает причитающимся ему. 

Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. Из моей памяти с такой лёгкостью выветрились воспоминания той ночи, когда он сделал мне больно. Не только тело, но и душу сумев вывернуть наизнанку. И сейчас меня вновь накрыло чувство опустошённости, как тогда, в клубе, когда я сползла после совокупления с ним со стола, собирая по частям остатки гордости и одежды. 

 Вдруг стало страшно, что всё это вновь повторится. Только вот такси я отсюда вызвать не сумею, а зализывать раны здесь не выйдет. 

Возможно, он прочитал эти опасения в моих глазах, возможно, просто передумал, потому что его настроение в один миг переменилось. Вихрь стих, тучи рассеялись. 

Богдан поднялся с меня, сев на колени, и потёр переносицу.

– Бля, Бэмби, не смотри так, я не железный, – как-то сдавленно просит, и я соображаю, что глаза снова, как назло, вперились в бугор под боксерами. Совершаю стремительное и позорное бегство в ванную в надежде, что вода смоет неловкость и возбуждение. Как можно хотеть с непреодолимой силой и не хотеть одновременно?

Я вышла из ванной, без спроса завернувшись в махровый халат, который показался свежим, посчитав, что имею право пользоваться чем угодно, раз я здесь не по своей воле. Несмотря на отдалённость от населённого пункта, к моему удивлению, сруб был весьма комфортным и обошелся, уверена, в копеечку. 

Богдана в доме не оказалось. Он стоял на крыльце, прислонившись к деревянным перилам. На нём только джинсы, домашние тапочки и накинутая на голое тело куртка. Дым от сигареты вместе с холодным воздухом выходил изо рта, и я, замерев по ту сторону от окна, наблюдала за его движениями. Меня почему-то завораживало то, как он подносит сжатую между пальцами сигарету ко рту и затягивается, смотря куда-то в глубь леса. Захотелось проникнуть к нему в голову, прочитать самые потаённые мысли и хотя бы чуть-чуть понять. Но чего следует ожидать от волка? Какие принципы могут быть у того, кто лишён гуманности, а как иначе можно хладнокровно забрать жизнь и сделать это своей профессией?

И инстинкты у него волчьи. Оборачивается, будто точно знает, что застанет вновь меня врасплох, и тушит сигарету. 

Он возвращается в дом, принося с собой холодный воздух, полоснувший по моим босым ногам. Кутаюсь глубже в халат, словно в надежде, что он сможет меня защитить от него. Только взгляд у Богдана такой, будто он способен видеть сквозь одежду. 

–  Тебе лучше? –  спрашиваю, чтобы снять напряжение, не сразу сообразив, как двусмысленно звучит вопрос. Понимаю, насколько крупно оплошала, лишь по веселому взгляду Богдана. 

– Ты о члене или о ранении?

От Скуратова исходит запах табака, смешанный с морозной свежестью. Вбираю его в лёгкие с очередным вздохом и прикусываю свой глупый язык, злясь на Богдана, но ещё больше – на себя. Он снова надо мной смеётся, и очевидно, ему приносит это огромное удовольствие. Мне не удаётся распознать, где Богдан настоящий, а где лишь маска, которую он хочет мне продемонстрировать. 

– Если о члене, то спасибо за заботу, пока ты была в ванной, я пофантазировал о тебе голой и стало несколько легче, – обыденным тоном произносит, будто мы ведём светскую беседу. Я смотрю на него огромными глазами, не веря, что он может говорить о чём-то подобном вслух. Всё больше кажется, что такое понятие, как стыд, не заложили в его программу при рождении. Его мало заботят нормы морали и нравственности, которые заполняют мою голову.

– Ранении, – глухо поясняю под его неотрывным взглядом, сожалея, что, прежде чем выйти из ванной, не оделась, но там было слишком жарко. 

– Жить буду, Бэмби.  

Он снимает куртку, вешает на крючок и копошится некоторое время в карманах. Стоит ему повернуться, как я вновь испытываю острое смущение из-за неконтролируемой реакции собственного тела на него. Вид его неприкрытой одеждой груди и плоского живота заставляет пульс биться чаще. Чем ближе он подходит, тем сильнее мне кажется, что у меня вот-вот начнётся гипервентиляция лёгких.