Алисон Робертс - Давай нарушим правила
– Что?! – воскликнула Пенелопа.
– Я видел тебя тогда, танцующей в лабиринте. Я стоял на балконе.
– А откуда ты узнал, какую песню я слушала?
– Ты оставила свой плеер на столе в холле. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы выяснить, какой трек слушали последним.
– Ты шпионил за мной! – Пенелопа вырвала ногу из его пальцев, встала и вылезла из ванны.
Рэйф, должно быть, тут же вылез следом, потому что, обмотавшись полотенцем и повернувшись, Пенелопа увидела его рядом с собой. По его телу ручейками стекала вода. Он взял ее за руки и горячо возразил:
– Я не шпионил! Я хотел больше узнать о тебе.
Пенелопа всем существом ощущала его близость и то, что Рэйф обнажен. Она чувствовала жар, исходящий от его кожи, и мужской запах, который не заглушали даже ароматы пены и соли для ванны. Волосы Рэйфа свисали мокрыми прядями, на подбородке темнела щетина, а в глазах было такое выражение…
– Ты по-прежнему меня интригуешь, – прошептал он. – Нет, правильнее будет сказать, что ты меня изумляешь.
Пенелопа затаила дыхание.
Она его изумляет? В это невозможно было поверить. Она в жизни никого не изумляла. Высшей похвалой от деда были слова, что он гордится ею, а от бабушки – лишь кивок и улыбка.
Рэйф – очень успешный человек. Он владелец огромной компании и только что купил поместье, которое по карману лишь немногим. Что же такого изумительного он нашел в ней? И ведь, судя по тому, как он смотрел сейчас на Пенелопу, он не лгал.
Она еще держалась на ослабевших разом ногах, но пальцы, придерживавшие у груди полотенце, начали потихоньку разжиматься.
С тела Рэйфа все еще капала вода. Он обвел мокрыми прохладными пальцами лицо Пенелопы, и там, где они коснулись ее кожи, вдруг стало горячо. А Рэйф, глядя ей в глаза, уже поочередно касался ее виска, скулы, носа, рта, проследил красиво изогнутую линию верхней губы, а затем его палец застыл на пухлой нижней губе.
Пенелопа увидела, как желание затопило глаза Рэйфа. Он приблизил к ее лицу свое лицо. Его рот замер на расстоянии волоса от ее губ.
Это был не поцелуй, но что-то более глубокое – контакт не физический, но духовный. Ожидание прикосновения рта Рэйфа было мучительным, и в то же время ничего замечательнее Пенелопа еще не испытывала. Ее переполняло ощущение близости, понимание происходящего, чувство защищенности. Удивительно, но она чувствовала себя в безопасности рядом с этим мужчиной, хотя понимала, что вот-вот их взаимная страсть вспыхнет с той же силой и красотой, что и фейерверк в небе.
Когда Рэйф наконец коснулся ее губ, полотенце выскользнуло из пальцев Пенелопы. Одним поцелуем все не ограничилось. Их были тысячи: и кратких, легких, и долгих, знойных.
А когда колени Пенелопы были уже готовы подогнуться, Рэйф обхватил ее за плечи, поднял на руки и понес туда, где обоим хотелось сейчас оказаться.
В его кровать.
Сорвав с постели одеяло, Рэйф уложил на нее свою драгоценную ношу. Лампу у кровати он оставил включенной, чтобы видеть выражение глаз Пенелопы, занимаясь с ней любовью.
Ему хотелось ласкать эту женщину неспешно, долго, потому что все сейчас было точно так, как и в прошлый раз, в ночь фейерверка, только лучше.
От нее исходил божественный аромат, и причиной тому были вовсе не душистые соли и не пена для ванн. То, что сейчас происходило между ним и Пенелопой, было не просто сексом. Это был разговор даже не тел, а душ, стремящихся друг к другу.
Даже после того, как страсть была утолена, размыкать объятия не хотелось. Рэйф прижал Пенелопу к себе, а она положила голову ему на плечо.
– О, Пенни… – прошептал он ей в волосы и тут же поправился: – То есть, Пенелопа. Я забыл, что ты терпеть не можешь это имя.
– Можешь называть меня так, я не против. В ее голосе слышались легкая хрипотца и удовлетворение.
– Пенни тебе больше подходит. – Губы Рэйфа сложились в лукавую улыбку. – Теперь я буду мысленно называть тебя только так.
– Почему?
– Имя Пенелопа оно какое-то… ну… высокопарное, что ли. Такое чопорное и безукоризненное – как ты сама в тот день, когда впервые пришла ко мне в офис, или как выглядела в серебряном платье на свадьбе. – Он фыркнул. – Я и подумать тогда не мог, что увижу тебя в пижаме или в спортивных штанах и в свитере в горошек.
– Не напоминай!
Рэйф почувствовал, что тело Пенелопы напряглось. Он прижался губами к ее волосам, надеясь, что она расслабится от его поцелуя. И это, кажется, сработало, потому что она весело сказала:
– Я так смутилась, когда ты застал меня в пижаме. Я обычно хожу в ней по дому, только когда никто меня не видит.
– То есть когда ты – Пенни, а не Пенелопа.
Она вздохнула.
– Моя лучшая подружка в школе звала меня Пенни, но я попросила ее прекратить.
– Почему?
– Кое-кто из одноклассников знал обо мне больше, чем я сама. Они заявили мне, что меня назвали Пенни, потому что я, как и монетка в один пенни, никому не нужна. Не нужна даже собственной матери, которая из-за этого умерла.
– Дети порой могут быть очень жестокими. – Рэйф погладил ее по волосам. – И что ты им ответила?
– Что меня зовут Пенелопа, а не Пенни. А после сказала учителю, что те, кто меня дразнил, курили тайком за школой, и у них после были из-за этого неприятности.
– Тебе стало легче?
– Ненамного. А потом я вернулась домой и начала задавать вопросы, из-за которых неприятности возникли уже у меня. У бабушки разыгралась мигрень, и она слегла в постель на три дня, а дедушка велел мне больше никогда не говорить на эту тему. Так в нашем доме появилось еще одно правило.
– Звучит так, словно у вас была куча правил.
– Да.
– Каких?
– Ну, обычных. «Делай, что тебе говорят, и не перечь, получай хорошие оценки в школе, не кури и не пей спиртное. Ходи на свидания только с приличными мальчиками, которых мы одобряем».
Рэйф снова фыркнул:
– А мою кандидатуру они бы одобрили?
Судя по голосу, Пенелопа улыбалась, отвечая на этот вопрос:
– После того, что мы только что сделали? Очень сомневаюсь.
– Так ты ради меня нарушила еще одно правило? Повезло мне. – Он еще раз поцеловал ее в спутанные волосы. – Наверное, всему виной мое плохое влияние.
– Скорее, это моя дурная кровь дала о себе знать в конце концов. Но мне сейчас на это наплевать. – Пенелопа повернулась в объятиях Рэйфа и поцеловала его.
– Дурная кровь? Это еще что за чушь?
– Ну, знаешь, генетическая предрасположенность делать плохие вещи: принимать наркотики или отдаваться почти незнакомым мужчинам.
– Уверен, в тебе нет «дурной крови». Наверняка именно это тебе внушали, пока ты росла.
– Постоянно. Подразумевалось, что воспитание должно пересилить натуру. Вот почему мне запрещалось задавать вопросы о своем отце. Якобы именно от него я унаследовала дурную кровь. Это он сбил с прямого пути мою мать, подсадил ее на наркотики. От него она в шестнадцать лет забеременела и из-за него ушла из дома. Больше мои бабушка и дедушка не видели свою дочь до самой ее смерти.
