Елена Квашнина - Там за облаками (СИ)
- Ты допрыгаешься, - обещала Маша. - Я молчу, молчу, а потом всё маме расскажу.
- Ой, напугала. Я вся дрожу. О чём расскажешь-то? - насмешничала сестрёнка. - Не было у нас ничего. Не поддаётся он на мои провокации.
- Ещё не хватало, - сердилась Маша. - Очень хорошо, что не поддаётся.
- Слушай, Маш, - у Маргошки снова вспыхивали издевательские искорки в глазах. - Как ты принимаешь подарки?
- С благодарностью, - терялась Маша, не понимая, куда клонит сестра.
- Научи, а?
- Чему? Подарки принимать? Ну, улыбаешься, спасибо говоришь.
- Не то. Так и я умею, и все.
- Тогда я не знаю, о чём ты.
- Стас в прошлый вторник сказал мне, что никто не умеет принимать подарки так, как ты. Поэтому ему хочется делать тебе подарки ещё и ещё.
Ах, вот о чём речь. Маша пожала плечами, притворившись непонимающей. Славка не стал объяснять Маргошке, всё равно она не поймёт. Ну и Маша не будет. Смысла нет. Для начала надо уяснить, что подарки бывают разными. Стремление человека сделать тебе приятное - уже подарок. Обычная прогулка по дворам микрорайона может превратиться в бесценный дар. Или не превратиться. Зависит от твоего восприятия, от твоей системы ценностей. Идею легко растолковать и пятнадцатилетней девочке, но в душу эту идею вложить невозможно. Как невозможно удачно имитировать радостный блеск глаз, счастье, бьющее изо всех пор при получении очередного "подарка".
Памятуя о некоторых высказываниях Маргошки, Маша, разумеется, не могла себе позволить обратиться к Славке за утешением. Обещание обещанием, а плевать человеку в душу, да к тому же человеку, близкому и дорогому для твоего сердца, просто преступление. Она терпела, сколько могла.
Как-то позвонил Вернигора, поинтересовался, куда обе девушки запропастились. Поделился разными незначительными новостями. Работая под дурака, вытянул из неё, насколько ей сейчас плохо. Не физически, морально.
- Знаешь, кто лучший в мире утешитель?
- Карлсон, - моментально откликнулась Маша, про себя подумав, что Славка.
- Не, лучший в мире утешитель - вечер с друзьями. Собирайся и приезжай сейчас к Болеку. Посмотрим футбол, пивка попьём.
- Я пиво не пью, - отказалась она.
- А мы тебе винца купим, сладенького.
- И пирожных полдюжины.
- Это по-нашему сколько?
- Шесть штук.
- Не растолстеешь?
- Да вы разве позволите? Почти всё сами и слопаете.
С того дня и повелось. До сессии по субботам Маша тихо напивалась в компании друзей, постепенно приобщаясь к пиву. Остановить её было некому. Татьяну где-то носили черти, дома никогда не застанешь. Появлялась она редко, ненадолго, на расспросы отвечала уклончиво.
Сессия заставила очнуться, прочухаться немного. На лето они обычно с ребятами расставались. Парни под водительством Славки отправлялись на юга за курортными романами. Девчонки катались друг к другу на дачи, гуляли по Москве, пролёживали бока в пляжной зоне Левобережья и Серебряного бора. Маша рассчитывала на летний отдых от пьянок в обществе друзей. Славка в субботних посиделках участия не принимал, она за апрель и май его ни разу не видела. Ребята объясняли, мол, у него куча неприятных хлопот, каких именно - не уточняли, уходили от прямых ответов. Но отсутствие в компании Закревского вовсе не означало его полной неосведомлённости в том, как стремительно Маша теряет лицо. Ей не хотелось с ним встретиться. Он ведь обязательно откомментирует недостойное поведение девушки, со стыда сгоришь. Потом когда-нибудь, позже встретятся, лучше осенью.
Встретиться им пришлось раньше. Заехал Вернигора, попросил чаю с клубничным вареньем. Чаёвничая, поставил в известность:
- У Стаса отец умер. Скоропостижно.
Маша онемела, замерла, не донеся ложку с вареньем до рта. Славка отца обожал, преклонялся перед ним и старался во многом подражать. Мама её, неосведомлённая о некоторых сторонах жизни Закревского, напротив, заинтересовалась:
- Отчего умер?
- От инфаркта, кажется. Я в таких делах не разбираюсь.
- Молодой?
- Сорок два года.
- Ой, какой молодой, жить ещё и жить. Болел, наверное?
- Не-а, пришёл домой, стал в прихожей ботинки снимать, схватился за сердце и упал. Анастасия Михайловна подбежала, а он уже того... не дышит. В минуту умер, представляете? Маш, ты куда?
- Звонить Славке, - крикнула девушка из прихожей.
- Не надо. Ему сейчас не до тебя. Сама должна понимать. И ездить к нему не надо. Я тебе это, как его лучший друг, говорю. Всё равно мы сейчас тебя к нему не подпустим.
- Кто это мы? - с неприязнью спросила Маша, вернувшись к столу. - Ты, Лёлек с Болеком, Казимирыч?
- Ну, вот видишь, без подсказки догадалась. Пойдём лучше погуляем.
- Куда? - Маша невидяще смотрела на его простое и симпатичное в этой простоте лицо.
- Да хоть к вам в парк. Я при тебе эту неделю неотлучно буду. Меня ребята приставили на случай твоих выбрыков.
Пожаром полыхнула в её душе злость. Опять они ей указывают, опять роль господа бога на себя берут.
- Тогда сиди за дверью на коврике. Сторожи, чтоб не сбежала, - девушка встала и ушла из кухни в их с Маргошкой комнату, в раздражении громко хлопнув дверью.
Шурик, по привычке кося под недалёкого парня, не уехал. Спокойно напился чаю в обществе Машиной мамы и вернувшейся с гулянки Маргошки. После чего, немного обиженный, притопал к ней в комнату извиняться, объясняться. И канифолил Маше мозги до позднего вечера. На следующий день Маша остыла, поразмыслила, выслушала аргументы мамы и сестрёнки и... решила подчиниться требованию друзей.
Через неделю она ругала себя за внушаемость. Всякие там Шурики и Лёлеки-Болеки вообразили себя всё знающими лучше других и понимающими глубже других, уроды самодовольные. Татьяна, объявившись весьма неожиданно, потащила её в кино на поздний сеанс. Возвращалась домой Маша одна и уже в темноте. Возле подъезда на памятной скамейке её дожидался Закревский. Увидев девушку, тяжело поднялся и неуверенно пошёл на сближение. Пошатывался. Разочек его здорово занесло. Он был пьян до умопомрачения.
- Маня, где ты ходишь? Почему, когда ты нужна, тебя нет?
- Славка, мамочки мои, да ты на ногах не держишься! - выдохнула она изумлённо и вовремя подставила плечо пошатнувшемуся парню. Он всей тяжестью навалился на её узкое плечико. Обнял. Уткнулся носом Маше в волосы, пробормотал:
