Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
— Пойдемте к беговой дорожке и посмотрим, как работают последние лошади, — предложил Чарли. — Скоро станет чересчур жарко, а Хилари на самом деле стоит посмотреть на это.
— Хорошая мысль, — заметила я безразлично. И к тому времени, когда мы добрались до Пэмбертонского тренировочного трека, все безобразные моменты были поглощены золотым днем. Будто их почти и не было. Но только почти.
Полуторамильная тренировочная дорожка с одной стороны граничила с немощеной улицей, на которой расположилось с полдюжины частных конюшен и домов, а с другой — с глубокой прохладной тенью смешанного соснового и лиственного леса, как ковер раскинувшегося через весь город. Газон, прилегающий к беговой дорожке, такого изумрудно-сапфирового цвета, какой, казалось, свойствен лишь Пэмбертону, был украшен у дальнего поворота огромным дубом со свисающими ветвями. На стороне, близкой к улице, расположились низкие деревянные скамейки и огороженная судейская трибуна — так объяснил нам Чарли.
Небольшая кучка людей в пэмбертонской униформе — поплиновые брюки, рубашки-поло и шляпы с хлопающими полями — стояла у перил трибуны, загораживая глаза руками от косых лучей утреннего солнца. За исключением Тиш, Хилари и меня, детей и женщин здесь не было. Никто не разговаривал. У меня было такое ощущение, что происходит напряженная и важная работа, и не в первый раз в Пэмбертоне я почувствовала себя назойливой и раздражающей особой женского пола.
Лошади работали группами по две и четыре. До этого я, конечно, видела скачки по телевидению, но совершенно не была готова к мощи и красоте всего представшего перед моими глазами. Утро было таким спокойным, что, казалось, можно услышать, как стелется по земле туман, как он, голубея, ложится на фоне темно-зеленого леса там, куда солнце еще не проникло. До моего слуха доносилась холодная хрустальная песнь какой-то неизвестной птицы, скрытой вдали между сосен. Над плавными разливами песни мягкий, рвущийся гром копыт, бряцание сбруи и фырканье лошадей будто бы заполняло весь мир. Звук завораживал и успокаивал, словно рядом с нами находилось нечто изначальное, редко слышимое человеческим ухом, и поэтому звук казался чем-то удивительным и необыкновенным.
— Мама, — тихо вздохнула Хилари, пожимая мне руку.
— Да, я знаю, — отозвалась я, — представь себе, каково это слушать каждый день…
Мимо промчались четыре крупные гнедые со сгорбившимися высоко на их шеях молодыми девушками. Следом трусили небольшой каурый жеребец, тощий, как мобили Калдера,[24] и с трудом поспевающая за ним чалая.
— Это аппалуза,[25] — тихо, чтобы не беспокоить людей у барьера, произнес Чарли и показал на кобылу. — Из нее никогда не выйдет рысак, но она — лучший друг каурого и успокаивает своего приятеля настолько, что тот может бегать на время. Сегодня они как раз этим и занимаются — проходят прикидку на время. Большинство из них — двухлетки, еще не участвующие в скачках, и они впервые знакомятся с беговой дорожкой, стартовыми калитками и другими лошадьми. А еще учат правила. Посмотрите вон на того гнедого на противоположной стороне дорожки. У него на морде плотная повязка, ее называют „затеняющий валик". Через него лошадь не может видеть дорожку, и это вынуждает ее держать голову наклоненной.
Когда группы лошадей проносились мимо, люди у барьера нажимали кнопки секундомеров и делали пометки в блокнотах. Они обменивались лаконичными фразами, но было очевидно, что молодые скакуны ни на кого не производят особого впечатления. Для меня же их скорость и красота казались почти сверхъестественными.
— Что нужно совершить, чтобы добиться взрыва аплодисментов от этих парней? — спросила я.
— Показать им военный корабль, одетый в балетную пачку, — усмехнулся Картер. — Некоторые из этих ребят лучшие тренеры в Америке, Энди. Вон тот — Макс Филлипс — работает главным тренером у Уитни, и у него было больше чемпионов, чем у кого-либо другого за последние несколько десятков лет. Да и у других немногим меньше. Они видели все наилучшее, что участвовало в скачках. И даже если некоторые из этих „малышей" окажутся среди победителей, сейчас еще слишком рано судить об этом. Кроме того, считается дурным тоном хвалить свою лошадь. Самое большее, что кто-нибудь позволит себе сказать, так это „хорошее время показал" или „а он подходит для дела". Тот гнедой с затеняющим валиком — фаворит сезона. Если судить по тому времени, какое он показывает, при соответствующей тренировке и везении он мог бы стать победителем на скачках „Трипли краун".[26] Но он может раскапризничаться и все сорвать, хотя и обладает недюжинным характером и большим сердцем. Без сомнения, это самый лучший среди „малышей". Жеребчик принадлежит Пэт. Теперь мне хочется быть его совладельцем, но трудно что-либо понять, когда лошадки такие молодые.
— А они все „малыши"? — спросила Хилари, глядя с любовью и безнадежной тоской на жеребчиков, проносящихся мимо.
— Эти — да, — ответил Картер. — Пэмбертон — самая лучшая в мире тренировочная дорожка для „малышей". Но здесь, конечно, тренируются и взрослые лошади. Есть отдельные дорожки для участников стипль-чеза, для иноходцев и рысаков. А этот трек — только для скачек.
— Странно слышать, как вы рассуждаете о характере и сердце лошади, — заметила я. — Я всегда полагала, что лошади глупы.
— Вот уж нет, — возразил Картер. — Без шуток. Это сложные, тонкие, эмоциональные животные. Среди них есть милашки и склочники — так же, как и среди людей. Я предпочитаю иметь дело с веселой работящей лошадкой, пусть с небольшими способностями, чем с самой быстрой в мире, но гремучей змеей по характеру. Потому что желающая работать лошадь выложит свое сердце, трудясь для вас. А готовность такого рода выиграет немало скачек.
На другом конце дорожки, недалеко от большого дуба, горстку лошадей втягивали в боксы больших передвижных стартовых налиток. Прозвучал сигнал, десять лошадей выскочили из калиток и возвратились в боксы вновь. Они возвращались туда снова и снова под электронные звуки блеяния, звонков, криков и аплодисментов. Лошади рвались, вставали на дыбы и ржали.
— Так они знакомятся со стартовыми калитками, — объяснил Картер Хилари. — И будут заниматься этим каждое утро до начала сезона. К тому времени шум, близкое соседство других лошадей и толпы народа уже не будут их пугать. И мы узнаем боязливых. Эти калитки установленного образца, точно такие же, как в Черчилль-Даунз и на других треках, которые ты видела по телевидению.
— Вот это да! — задыхаясь от восторга, произнесла Хилари. — Уверена, это стоит миллион долларов!
