Дарья Лаврова - Текила-любовь
Она знала: не хотел бы общаться, не было бы сейчас у них даже этих вот редких встреч раз в две-три недели.
– Это странно. Я не понимаю! Я тебе язвлю, хамлю, говорю гадости. Я истеричка. Сам же говорил мне, чтоб я травку пила какую-нибудь лечебную. Курю, как паровоз, могу нажраться в говно. Я часто обижаюсь, и, вообще, помнишь, ты говорил, что у тебя от меня невроз? Как ты можешь хотеть общаться со мной, если я такая сука?
– Сложный вопрос… – вздохнул Макс, пряча руки в карманы куртки. – Мне нравится твой образ мыслей. Тем более ты, кажется, изменилась в лучшую сторону. Я иногда боюсь, что ты сейчас такая хорошая, а потом вдруг возьмёшь и станешь опять вредной и противной.
– Образ мыслей. Это ответ?
– Да. Мне нравится такая неординарность. Большинство девушек, по сути, одинаковы – они разные, но всё в одних пределах, за которые обычный человек не выйдёт. А это неинтересно.
– Так какой должна быть твоя идеальная девушка?
Макс подумал полминуты и задумчиво ответил:
– Домашней.
– Как собака? А скучно не будет?
– Всего должно быть в меру, – ответил он, улыбаясь. – Мне нравятся карие глаза. Обманчивые.
Потом всю ночь Настя думала об этом. Домашняя. Дурацкое слово, от него, казалось, так и веет борщом, котлетами, тёплыми тапочками и специфическими домашними запахами, которые замечаешь сразу, входя в чужую квартиру. Домашняя еда, домашние тапочки, домашние животные. Собака, например. Вспомнилось неприятное. До слёз неприятное. «…с собакой и то проще, чем с тобой. С игрушечной собакой. Её положишь перед собой, будешь ей что-то рассказывать, а она будет слушать и молчать… мне так сложно с тобой, у меня от тебя невроз какой-то…» – говорил ей Макс в начале июня, когда они расстались. После этого ещё две недели она не могла избавиться от ощущения, что ей будто бы молотком вбивают в голову эти слова: «ты хуже собаки, ты хуже собаки, ты хуже собаки, у меня от тебя невроз…»
Вот тебе и домашняя.
– Ему нужна не девушка, а собака, – сказала Насте Машка. – Чтоб сидела рядом на коротком поводке и не гавкала, а он, типа, хозяин. Люби меня, облизывай, приноси мне палку, а я тебя за это буду любить, кормить и мыть тебе лапы в ванной после прогулки. Фу! А что, прекрасная жизнь! Только для собаки, а не для тебя…
* * *Ко второму воскресенью декабря столы, стулья и мебель в «Матрице» уже были украшены еловыми ветками и мишурой. Сладко пахло смолой и немного апельсинами. За окном падал снег, как в новогодней сказке со счастливым концом.
Посетителей пока не было, и Настя одна танцевала под песню из сериала «Спецназ». После Вася поставил вальс Евгения Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», и она пригласила Макса.
– Этот вальс ставили на свадьбе у Игоря и Оксанки. Помнишь? – спросил Макс, прижимаясь к уху Насти.
– Да, помню.
– Я тогда чуть не заплакал, а Игорь это заметил и сказал: «Ну что ты, Макс… Хочешь, я отдам тебе букет, и тогда ты женишься следующим?» Эй, что это такое? – Макс поднял её лицо за подбородок. – А? Почему такие глаза?
– Ничего, всё нормально, – ответила Настя, небрежно смахивая слёзы пальцами.
– Тогда улыбнись, – прошептал он, нежно целуя её в нос. – Ты же знаешь, я не могу видеть, как ты плачешь.
– Хорошо, – ответила Настя, крепко прижимаясь к груди Макса.
– Хочешь пива?
Настя кивнула, и они прошли обратно в бар. Она уселась на высокий стул, а Макс стоял сзади, щипал её за бока и, дурачась, показывал язык, а потом подмигивал. Покупал пиво и всё время задумчиво смотрел на неё.
– Поехали ко мне на сеновал? – вдруг сказал он, снова подмигнув.
…В два часа ночи Макс и Настя поймали машину и поехали в его квартиру на улицу Свободы. Они сидели на заднем сиденье и всю дорогу молчали. Настя дремала у него на плече. Несколько раз она просыпалась и смотрела в тёмные окна на ночной город, и тогда Макс нежно целовал её нос и лоб, а потом она снова засыпала.
* * *За полгода, что Настя не была у Макса, в его квартире почти ничего не изменилось. Появился только новый музыкальный центр на кухне, увлажнитель воздуха, ещё сотня фильмов на DVD и несколько новых мягких игрушек, которым уже не хватало места на полках, и поэтому Макс переселил часть из них на шкаф. Плюшевых тварей у Макса накопилось больше, чем у любой романтичной школьницы. Мишки, зайчики, собачки, овечки, слоники и бегемотики – они сидели там, группами по пять игрушек, смотрели добрыми пластмассовыми глазами и глупо улыбались – точно рисунки на стенах в детской поликлинике. Конечно, Макс не сам накупил весь этот зоопарк – девушки дарили.
Настя медленно ходила по квартире и смотрела на всё, что связывало её с прошлым. Зашла в ванную помыть руки. На полках те же самые пузырьки, шампуни, бритвы и полотенца. Во второй комнате компьютер, три разноцветных стикера на мониторе… Разложенный диван, прикрытый смятым покрывалом, на котором валялись два коричнево-зелёных обнявшихся барашка. Настя села на диван и взяла их в руки.
– Ещё один пылесборник, – усмехнулась она, глядя на то, как Макс снимает футболку, и положила барашков на место. Когда Настя ночевала здесь последний раз, барашков ещё не было. – Девушка подарила?
Макс улыбнулся, ненадолго задержав на ней взгляд.
– Какая разница?
Он открыл шкаф и положил туда аккуратно сложенный свитер. Настя помнила – в прошлом году этот свитер Максу подарили родители на Новый год. От него почему-то приятно пахло корицей. Пока дверь шкафа была открыта, Настя заметила, что на полупустой средней полке всё ещё лежат её вещи. С прошлой весны. Футболка, пара трусов «Calvin Klein» и зубная щётка. За эти полгода Максим ни разу не напомнил ей о шмотках; он даже не собрал их в пакет – они лежали в шкафу именно так, как она сама их швырнула тогда во время ссоры. Как потом оказалось – последней.
Максим нежно поцеловал её в затылок и, подняв на руки, отнёс на кровать. От него пахло душистым мылом. Этот запах Настя узнала более двух лет назад, потом она к нему привыкла и почти перестала замечать. Она знала это зелёное обычное мыло – у родителей Макса была целая коробка, хотя в тот момент всё было второстепенным. Они медленно раздели друг друга, а после всю ночь, молча, занимались любовью.
* * *Макс не позвонил: ни на следующий день, ни через неделю, ни через две. Настя дремала, завернувшись в полосатый плед, в обнимку с учебником по резанию металлов. Под боком, вытянувшись во всю длину, спал Чико. Вокруг валялись клетчатые листки из блочной тетради, исписанные карандашом, и обёртки «Мишек косолапых». Еле слышно работал телевизор. Машка открыла дверь и недовольно кинула сумку перед холодильником. На его двери криво висел кислотно-зелёный стикер, на котором было написано: «Я люблю тебя, Макс» и подрисовано сердечко, похожее почему-то на яблоко.
