Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго
Дела со здоровьем Рейны шли не особо хорошо, но мама не желала отступать, она попала в плен своих надежд и страхов. Мама всегда хотела иметь дочек-близняшек. И теперь, когда она родила близнецов, ей хотелось, чтобы они были максимально похожими, поэтому и старалась одевать нас одинаково. Она подбирала нам шерстяные кофточки цвета, настолько близкого к тону моей кожи, что сложно было понять, где кончается ткань и начинается тело. Мне не нравилось, что мама старается сделать нас одинаковыми. Когда она причесывала меня, то я просила, чтобы она сделала мне прямой пробор, но она улыбалась и причесывала их на какой-нибудь бок. Я просила ее причесывать меня по-другому каждый день, а она как будто не слышала. Мама была уверена, что прическа, которую она выбрала, мне подходит больше всего. Я не могла признаться матери, что ненависть к своей внешности мне внушила ее родная сестра Магда — эта непредсказуемая странная ведьма с вечной сигаретой в руке, которую она курила через мундштук из слоновой кости в форме рыбы. При этом Магда ритмично постукивала о каменный пол носами своих черных туфель на высоких каблуках.
Глядя на мать, я постоянно спрашивала себя, почему я не могу пожаловаться ей на свое недовольство, не могу сказать правду: я ненавижу бант, который каждый день вплетают мне в волосы. Я не говорила этого, наверное, потому, что не хотела никому раскрывать свою подлинную сущность.
* * *Уход Магды в монастырь, а потом вторжение в мою жизнь нарушили ее привычный распорядок. Меня словно толкали на пол, залитый цементом, но который еще не застыл. Я никогда не пыталась понять, почему моя тетя любила меня больше, чем мою сестру. Во мне зрела уверенность в том, что ее любовь ко мне не могла быть чистым чувством, — она таила в себе что-то запретное, сомнительное и греховное, наши с ней отношения были странными. Потому то, что мне рассказал дедушка около портрета Родриго Жестокого, было правдой, единственной правдой, которая для меня была как удар под дых. Рейна была намного лучше меня, она была просто лучше меня. Это было так же очевидно, как и то, что я была на восемь или девять сантиметров выше нее. Эту разницу можно было легко заметить невооруженным глазом.
Поэтому, когда Магда ушла, в течение целого года я продолжала играть в ту самую игру, продолжала соблюдать торжественный обряд, обусловленный обычными юношескими страхами. Я настолько раздвоилась внутри себя, что даже дала своему второму «я» имя — Мария. Это помогало мне скрывать настоящую себя, помогало мне выглядеть лучше, чем я была в действительности. Я выдумала Марию для того, чтобы обманывать окружающих. Правда, мне приходилось разговаривать с самой собой, уговаривать поступать так или иначе, что порой выглядело абсурдно: «Мария, в конце концов, ты не должна вести себя как корова». Или уподобляться героиням смешных любовных романов, которые собирала Ангелита, девочка из нашего дома: «Скушай еще ложечку, Мария, пожалуйста». Или, проходя по дому субботним утром мимо высоких шкафов, придумывать таящуюся в них опасность: «Что ты стоишь, Мария? Ты должна измениться, стать лучше, ну-ка…» Очень скоро я осознала, насколько разными были мы с Рейной. Мне было грех жаловаться на то, что я веду эту игру, потому что у нее были и хорошие стороны: она помогала мне справляться со своими обязанностями, получать хорошие оценки, мама стала меньше раздражаться из-за меня, я снова пошла в колледж, и мой внешний вид больше никого там не раздражал.
Получилось так, что моя жизнь стала большей частью спокойнее и проще. Мою игру, мое притворство заметила Магда, когда мама однажды вечером стала восхищаться нашей с Рейной грацией. Магда ничего не говорила в ответ, только слушала. Я заметила, как ее губы стали кривиться, я подумала, что это нехороший знак, я поняла, что Магда обладает способностью распознавать фальшь, что она разбирается в детских играх. До этого момента игра казалась мне всего лишь шалостью, я думала, что могу ее прекратить в любой момент, когда захочу. Я была уверена в том, что Магда меня любит и сумеет понять. Я никак не могла предположить, что когда-нибудь пообещаю Магде покончить с этой игрой и мне придется сдержать обещание.
Поэтому меня не удивило то, что Рейна взбесилась, когда я но пути домой сказала, что больше не хочу с ней играть: нам уже почти тринадцать, а игра — это самое глупое, что только может нас объединять. Сестра посмотрела на меня так, будто я ее предала. Она не могла поверить своим ушам и попросила меня не говорить глупости. Итак, мне пришлось поменять тактику, я делала это не без грусти, потому что игра казалась мне делом веселым. Игра — единственное, что нас объединяло как сестер. В тот день я называлась Марией в последний раз.
Рейна сильно разозлилась на меня. Когда мы вернулись домой и я пошла в ванную мыться, она начала рыться в моих вещах, бумагах, тетрадях, учебниках, пока не нашла пакет — подарок Магды. Она нетерпеливыми пальцами разорвала его и прочитала надпись: «Дневник». Я поняла, что Рейна нашла пакет с дневником, потому что шум в комнате прекратился. Меня душили негодование и злость, а руки задрожали. Я медленно вышла из ванной, осторожно ступая босыми ногами по каменному полу.
Той ночью я подождала, пока Рейна заснет, и, стараясь не шуметь, достала подарок Магды из кучи вещей. Я отлично помню первые фразы, которые я написала в дневнике, это было сделано почти наощупь в кромешной темноте. Я думала два часа, прежде чем написала:
«Милый дневник, меня зовут Магдалена, но все называют меня Малена — это название танго. Уже почти год, как я поняла, что Пресвятая Дева не превратит меня в мальчика, потому что не хочет. Я хочу стать женщиной, похожей на Магду».
Потом из предосторожности я вычеркнула последние три слова.
* * *С тех пор я так же регулярно писала в дневнике по ночам, как и получала мелкие деньги в мае. Вначале это происходило через посредничество привратницы колледжа, мрачной женщины, с которой, помнится, я не сталкивалась, даже не здоровалась до тех пор, пока не покинула тот дом, а точнее, пока мне не исполнилось шестнадцать лет. С этих пор я начала получать деньги заказным письмом. Мне приходило простое уведомление, в котором не было места для адреса отправителя.
Я постоянно боялась потерять свой дневник, а потому всегда прятала его в одном и том же месте. Известно, что, пока что-то не потеряешь, не поймешь, насколько это важно. Дневник стал особенно важен для меня теперь, когда в моей жизни наконец стали происходить важные события, ведь до сих пор я записывала одно и то же, незначительные наблюдения.
Когда я крадучись ходила ранними душными часами по дедушкиному дому, единственное, о чем я переживала, — шуме шагов. Приходилось ступать очень аккуратно, чтобы не наступить на скрипучие ступени. Самыми коварными были третья, седьмая, семнадцатая и двадцать первая ступени. Я должна была осторожно на цыпочках прокрасться мимо родительской спальни, добраться до своей кровати, упасть на нее еще в одежде, закрыть глаза и вспомнить события прошедшего дня. Малена — название танго. До этих пор я не испытывала ни к чему сильных чувств. Учебный год, с похожими, одинаковыми, днями, размеренными и утомительными, не был богат на душевные волнения. В моей жизни были важные, потрясающие события, например, конфирмация, аттестация в четверти или первая поездка за границу, которые, возможно, могли бы остаться в памяти как превосходные и волнующие приключения, однако таковыми не стали. Так случилось, помню, когда монахини повезли нас в пещеру Лурдес — город, подобного которому мы не видели. Поезд был набит стариками и больными, которые очень плохо пахли.
